The Мечты. Бес и ребро

Припарковав Клопа на его законном месте под окнами гардероба, Стеша выползла из салона под противную морось, припустившую без объявления войны. И ступила прямо в лужу, которой тут с утра еще не было.

А сапожки-то белые. А брючки-то бежевые. А шапочку-то не надела и даже зонтика не прихватила. Чему уж тут удивляться, что пока добежала до высокого театрального крыльца, от девственной белизны ничего не осталось. И это тоже не добавило настроения.

С утра в пух и прах разругалась с Махалиной, уверенная в том, что костюмерша который раз нарочно ушила все ее сценические наряды, хоть та клялась и божилась, что ничего подобного не делала. Мол, зачем ей? Но Стефания Яновна Малич имела очень четкое представление «зачем». Видела насквозь! И это ее реально бесило.

После пятничного спектакля она застукала Ефимовну прямо возле японца, на котором Андрей поджидал ее, Стешу, у здания театра. Они миленько переговаривались, пока Малич подпирал пятой точкой капот, и крутил в руках букет. От верной гибели благоверного спасло лишь то, что Стефания дала ему слово не закатывать сцен ревности. Или доверять. Или что-то в этом роде. В общем, что-то пообещала, но уже не очень отчетливо помнила, что именно.

«Она просто подошла поинтересоваться, как жизнь. Не драться же мне с ней», - пожал тогда плечами Андрей, ясно давая понять, что не собирается развивать тему. И Стеше пришлось удовольствоваться его отговоркой и сдержать порыв шибануть букетом по башке или повесить на него красноречивую табличку с надписью, гласящей: «Этот мужик занят!» Чтобы теперь, в понедельник, отыграться на Махалиной по полной программе. Тем более, что и повод нашелся очень даже справедливый: платья на ней сидели так туго, будто Ефимовна все выходные распарывала их и ушивала.

То, что брюки с утра тоже натягивались с трудом, Стеша списывала на то, что сели после стирки. Хлопок все же.

А сейчас неизвестно уж на чью беду, пока она поднималась по ступенькам, стуча каблучками испачканных сапожек, ко входу в театр, наткнулась глазами на афишу, маячившую в ситилайте.

- Да ну твою ж мать! – ругнулась Стеха под нос и ломанулась к Юхимовичу с воплем воинствующей амазонки:

- Какого черта до сих пор не поменяли! Вы же обещали!

- А? Что? Вы чего шумите, Стефания Яновна? – офигевшим голосом молвил директор Солнечногорского музыкально-драматического театра, оторвав глаза от бумаг, которые до этого момента старательно подписывал, выводя все завитушки и крючки так тщательно, будто от них зависела, по крайней мере, борьба за спасение шерстоносых вомбатов, стоящих на грани вымирания 

  - Чего я шумлю? – рассердилась еще больше Стеша. – Действительно, чего я шумлю! Вы мне что сказали? Что афиши к Новому году смените! А сами что? Почему там до сих пор Адамова, а не Малич? Вы же в курсе, что у меня другая фамилия!

- Ну другая! И что? Прыгать нам всем тут теперь от радости? Мы об этом уже говорили, мою точку зрения вы знаете. Были б вы Лилькой Хомченко, так хоть что хотите с фамилией делайте. А вы – Адамова. На Адамову идут. Адамову ждут. Адамову все знают. А Малич кто такая?

- Малич – это я. Я Стефания Малич. И вы мне обещали!

- Каюсь, дал слабину. Так вы ж момент еще подобрали, когда я был беззащитен – у нас проверка из инспекции по труду шла. Мне было не до вас.

- А теперь вы одумались?

- Точно так. Одумался, - обрадовался и закивал Георгий Карпович.

- Я паспорт уже переделала, между прочим. Права тоже. Еще осталось страховку переоформить и банковские документы. И я требую, чтобы афишу тоже изменили! Имею право, в конце концов!

- А иначе что? – осторожненько уточнил директор.

- А иначе я из этого кабинета никуда не уйду. Устрою вам тут забастовку. И играть, соответственно, тоже не буду. Потому что у вас заявлена какая-то Адамова, а я – никакая не Адамова.

Все свои угрозы она произносила таким тоном, что Юхимович обязательно должен бы был испугаться, если бы давно не привык к театральной братии, которая страсть как любила устроить представление и в жизни. Но вместо ужаса, который она рассчитывала в нем пробудить, пробудила лишь легкое раздражение. Потому следующим, что сказал ее непосредственный начальник, было буквально следующее:

- То есть вы тверды в своем намерении избавиться от сценического имени и взять другое, по мужу?

- Естественно! – фыркнула Стеша.

- Вы понимаете, что в вашем конкретном случае это даже серьезнее, чем ответить согласием в ЗАГСе во время регистрации брака?

- Да! И именно поэтому я здесь!

- Тогда вы должны понимать еще и то, что это Стефании Адамовой многое позволено и прощаются всяческие огрехи в поведении. А Стефания Малич – особа, которую вообще никто не знает, и носиться с ней никто не собирается.

- Валяйте!

- А еще Стефания Адамова получала львиную долю своей заработной платы исключительно за имя, которое почти что бренд. Поскольку госпожа Малич – нифига не бренд, то и зарплата у нее будет соответствующая, - продолжал давить Юхимович. Но Стеша держалась. Подняла подбородок повыше и решительно провозгласила: