The Мечты. Весна по соседству (СИ)

Моджеевский даже слегка крякнул. Потом усмехнулся и потянулся к ней за поцелуем. Обхватил плечи, перегнулся через поручни, быстро касаясь губами ее губ. А наконец, глядя ей в глаза, сообщил:

- Люблю твое чувство юмора.

- А я тебя люблю, - проговорила она, не отводя взгляда.

Он сперва подумал, что ослышался и в комплект к очкам ему еще и слуховой аппарат требуется. Потом решил, что это глупо, потому что дыхание может перехватывать не только от плохого, но и от хорошего. У него и перехватило. Его руки, обнимающие ее, едва заметно напряглись, потом одна из них поднялась к Жениному лицу, и Роман погладил его горячими пальцами. Может быть, они подрагивали, а может – ей показалось.

- И я тебя, - мягко проговорил Моджеевский. А после резко вскочил, подхватил поднос с тумбочки и объявил: - Между прочим, остыло! А ты обещала!

- А я люблю холодный омлет!

- Он уже достаточно холодный!

- Вот и давай мне мой холодный омлет.

- А ты признавайся, где у тебя чемодан.

- Где и положено. На антресолях.

- Это ему там положено? – хохотнул Роман.

Женя удивленно посмотрела на Романа и не менее удивленно похлопала ресницами.

- В смысле? – спросила она после недолгих раздумий.

- Ну я же буржуйская рожа, я понятия не имею, где должны храниться чемоданы.

- Да какая разница, где должны! – рассмеялась Женька. – Если они вообще кому-то что-то должны!

- Никакой, кроме того, что я намерен вещи собирать, пока ты будешь завтракать. С твоим отцом у меня, кстати, все на мази, мы друг друга поняли.

Он подошел к ней и устроил поднос у нее на коленях.

- Жуй!

Послушно взяв вилку, она принялась ковырять завтрак. С аппетитом, особенно по утрам, была большая беда. И только отсутствие ужина накануне привело к тому, что Женя медленно, но довольно уверенно поглощала Ромин омлет. Справедливости ради, вполне себе съедобный. Но это лишь потому, что омлеты Андрея Никитича были вкуснее. Сказывалась многолетняя практика.

Моджеевский же, с удовлетворением отметив, что она действительно ест, взял себе на заметку призвать на помощь Лену Михалну. Теперь-то суровая домоправительница должна оттаять, когда даже Жека сменила гнев на милость!

Словом, недолго поразмышляв на эту тему, Роман сдержал свое слово, поперся на глазах Жениного изумленного отца искать антресоль в их квартире, чтобы снять с нее чемодан. Женя заходилась задорным смехом, в котором они оба с облегчением находили ее прежнюю легкость. Он был решителен, также по-прежнему, разве только поминутно оглядывался, ища ее одобрения: да? нет?

Стаскивал вещи с вешалок и как бы между прочим интересовался, где она хранит белье. Естественно, на первое время, остальное, основательно – потом.

Развитая им деятельность уже по традиции напоминала бы Мамаево побоище, если бы не комичность происходящего. И не его уморительные комментарии по ходу дела. И не его разбитая рожа, периодически обращающаяся к жующей и смеющейся женщине в постели: «Евгения Андреевна, прекращайте ржать – подавитесь!»

Посреди всего этого безобразия у Моджеевского затрезвонил телефон в джинсах. Он как раз складывал Женины пижамы. Мягонькие, пушистенькие, с очаровательными яркими рисунками. И все сильнее задумывался над тем, что она только чудом и по недосмотру личного ангела-хранителя его, Романа Моджеевского, с его «набором Казановы» (цветы+пирожные+бриллианты) не послала с самого начала. Наверное, с театром он тогда угадал! Спас ситуацию!

И тут еще этот телефон дурацкий во время мыслительной деятельности и сплошного умиления. Однако не ответить на звучащий звонок Роман Романович не мог. Партнер бывший звонил. Заокеанский. Оч-чень важный и на сегодняшний день, потому как мало ли! О том, что он прикатился на родину, Ромка знал по своим источникам. Знал зачем. Но положено было делать вид, что капец как удивился звонку в несвойственное для заокеанья время.