Но когда она уже уходила прочь, чувствуя только, как в ее руку пониже локтя вцепилась Шань и, сопя носом, торопливо семенила рядом, за спиной она сперва сердцем, а уже потом ушами услышала Ромин негромкий, полный боли и усталости голос.
- Я все равно буду рядом, Женя! Я через дорогу!
Эти его слова никуда не делись
Эти его слова никуда не делись, лишив ее сна в ту ночь. И в следующую тоже. И потом, когда прошло время.
Нет, она даже не сразу осознала их. Как такое осознать сразу, когда вот – Ромкин поцелуй, злой и обиженный, но все же оставшийся на губах. А вот – его руки на ее плечах, на ее талии, на животе. Тоже с ней. И его пальцы дрожащие – с ней. И злой голос, которым он выкрикивал злые, обидные слова. Все оставил ей, или она сама с собой забрала воспоминания об этом сумасшедшем вечере, который разум ее предпочел бы не помнить, но вместо этого запечатлел в себе до малейшей детали.
Она ложилась в постель по вечерам и говорила: «Привет, потолок!» Потолок привычно молчал, и они вновь глядели друг на друга, пока в ее комнате отражалось сияние фонарей, иногда меняющееся в зависимости от погоды. Когда от почти ураганных порывов деревья, наклоняясь, заслоняли источник света, наутро она могла привычно врать папе, что плохо спалось, потому что мешал ветер. Когда шел дождь – ей тоже вполне подходило. Барабанил по стеклу, тревожил, заставлял маяться бессонницей. Хуже было в ясные дни и ночи, когда оставались только она и потолок, без посредников. Если ей везло, она проваливалась в сон, но ни разу не выходило проспать всю ночь подряд, и она постоянно выныривала в свою реальность, в которой Моджеевский «рядом, через дорогу».
Что он имел в виду, когда говорил это? Пытался запугать? Или констатировал факт? Одно было ясно – вернулся в свою квартиру и теперь снова в непосредственной близости от нее, отчего она, даже находясь дома с отцом, продолжала испытывать странное неудобство, будто за ней следят. Или приглядывают.
На балкон не выходила – знала, что Роман и круглосуточно может быть на работе, даже по выходным, а все равно таилась, всячески увиливая, боясь, что выйдет – а он там, напротив, курит, пьет свой крепкий кофе без сахара, от которого у нормальных людей вываливаются глаза, и ждет, когда она появится. О, как ей не хотелось доставлять ему подобного удовольствия! Как ей не хотелось хоть на минуту снова чувствовать себя в его власти, как тогда, на крыльце, когда он ее целовал.
И когда это было единственное, чего она желала.
Разумеется, долго так тянуться не могло, и последствия перманентного недосыпа и отвратительного аппетита не преминули ее подкосить на пару дней. Мало ей токсикоза – зашалило давление. Отец возил в больничку. Предложили остаться в стационаре, под наблюдением, она отказалась. Месяц не закрыт – куда ей в палате валяться? Впрочем, главдракон и под капельницей найдет, заявится, приволочет ноутбук, подключит интернет и заставит работать. Даже в коматозном состоянии, без вариантов.
Сейчас, правда, как ни странно, на работе, где стало невыносимо, Любовь Петровна едва ли не единственная, кто не донимал ее, и это было удивительно, поскольку именно ее вопросов Женя по привычке и боялась сильнее всего. Но что-то в главдраконе перещелкнуло. Перемкнуло. Женю она не трогала, однажды даже гаркнув на Ташу, у которой что-то там не получалось, и она дергала Женьку в момент, когда у той опять подкатила тошнота. Видимо, тетя Люба по цвету лица догадалась. Разогнала всех.
Чего не отнять у Любови Петровны Горбатовой, так это ее ни на что не похожих, очень своеобычных принципов, по которым она, плохо ли, хорошо ли, жила свою жизнь. И одним из этих принципов, как оказалось, было бережное отношение к материнству (даже тому, которое идет вразрез с ее интересами). Самой Горбатовой не довелось. Потому она держала слово – спешно искала замену Жене и даже приводила пару человек на смотрины.
В остальном – вокруг творился какой-то мрак. На нее пялились. Ей задавали вопросы. От нее все хотели каких-то деталей. Одна Шань чего только стоила!
«Ты что? Собралась замуж за Юрагу?!» - было первым, что она спросила, когда они бежали вдвоем от Моджеевского в сумерках, едва свернули за угол.
А Женя не собиралась замуж за Юрагу. Она вообще не понимала, при чем тут Юрага. Почему именно Юрага? Что Ромка себе придумал такое, что без конца вещает только о нем? Что тогда, с Юлькой, что теперь! Будто других мужиков нет. Климов вот его воображения так сильно не возбуждал. Интересно, почему, - истерично смеялась Женька впоследствии. Но последнее время и впрямь почти что прониклась – в глазах Моджеевского Артем, похоже, был прямо дьяволом во плоти. Знать бы еще, с чего такая любовь.