The Мечты. Весна по соседству

Музыка уже не грохотала в ушах, зато ревел двигатель и что-то чирикало в магнитоле у Вадика – кажется, отечественная попса, которую Рома в обычное время не переносил на дух, а сейчас – какая разница. Он продолжал пить в салоне машины, мулатка сидела под боком и щекотала его шею тонкими пальчиками, продолжая ласкать бедра, а Ромка вдруг обнаружил – не приглючилось. Реально мулатка, а не освещение. Это когда его на экзотику успело потянуть?

- Не-е-е! – слышал он собственный хохот. – Ты все-таки давай не филонь. Модже-евский! Моджеевский! Просто же!

- Ма-жи-ев-ский! – хихикала девица.

- Ну глупости какие. Трен-нируйся, кто из нас пьяный?

- Можно буду называть вас просто Ромочка?

Он поморщился. Она сообразила, что перегибает, и попыталась снова.

- Маж-диевский!

- Тебе сколько л-лет?

- Двадцать три.

- Школу закончила? Сколько классов?

- Девять, а потом хореографическое... Какая вообще разница? – надула девица губки, а потом этими самыми губками потянулась к его рту. Они даже целовались, тесно сплетясь на заднем сидении, и все бы хорошо, если бы не кружилась голова. Когда Роман отлепил ее от себя, то продолжил экзекуцию:

- Давай п-пробовать по слогам. Следи, как я говорю: Мод-же-ев-ский! Ну Моджеевский же! Чё сложного?

Она послушно кивнула. И провозгласила:

- Морджеевский!

Получилось звонко, и даже Вадик не удержался – прыснул от смеха, хотя обычно в невозмутимости в любой ситуации отказать ему было нельзя. Хохотал, как ненормальный, и Роман.

- А вы поляк? – вдруг проявила уязвленная мулаточка чудеса догадливости.

- Дед был поляк, - отмахнулся он, а потом обреченно добавил: - Ладно, убедила.

- Ромочка!

- Роман Романыч, - строго поднял Моджеевский вверх палец перед ее лицом. А потом девичий пухлый афроамериканский ротик захватил этот самый палец, и она нежно и мягко провела по нему розовым язычком.

Пошленько так. Незамысловато.

Как вообще попала к нему в машину? Сам приволок или увязалась?

В общем-то, потеряв на время к ней интерес и позволив ей дальше развлекаться, расстегивая пуговицы его рубашки, он продолжил накачиваться алкоголем, уже даже не особенно вникая в то, что льется ему в глотку, – главное, после каждого глотка немного теплеет и чуть меньше болит то, что было холодным и так сильно болело весь последний месяц.

Из авто во двор дачи он почти выползал. Это помнил уже немножко отчетливее, может быть, потому что временной отрезок прошел небольшой между тем положением в салоне – и этим, в обнимку с унитазом. Нет, дошел-то он своими ногами, хотя Вадик и предложил помощь. Но этого путешествия от дверцы машины и до дома хватило, чтобы стало паршиво, и первый раз ему кишки вывернуло возле крыльца.

- Я сейчас... в п-порядок себя приведу... ты жди... – прохрипел он растерявшейся мулатке, рассчитывавшей на бурную ночь в несколько ином значении, чем получалось. И с этими словами скрылся с ее шоколадных глаз в направлении санузла, где его продолжало ломать, пока желудок извергал наружу все, что в него попало с самого утра.

Когда блевать стало уже нечем, он просто сидел на полу, взявшись за голову и думал о том, что неплохо бы принять душ, прежде чем возвращаться. Вымыться, все смыть. Все забыть.

Он пил уже почти месяц, хотя сегодняшний загул достиг наибольшего размаха. Прошедшие недели еще хоть как-то пытался держать себя в руках – больше, чем по вечерам, после работы несколько рюмок, себе не позволял, а тут прорвало. Наверное, от осознания, что время идет – и ничего не меняется. Он только сильнее с каждым днем заковывает себя в броню, и та уже неподъемна, в ней ходить нельзя. К земле гнет от веса. Вот и содрал всю нахрен.

Идиот старый. Вкус молодого мяса вспомнить решил. Перебить. Забыть. Женю. Чтобы набраться смелости и удалить ее фотографии и номер из телефона.

А фиг. Сидит в полузабытьи и пялится в зеркальный потолок, изучая собственное отражение. Утром уже и не вспомнит. И надеется, что мулаточка заснет в гостиной, где он ее оставил, только надеждам сбыться не суждено, потому что спустя какое-то время девочка скребется в дверь и очень встревоженно спрашивает, все ли с ним в порядке.

Не в порядке. Давно не в порядке.

И так это глупо все.

Впустил. Вместе принимали душ.

Был ли секс – черт его знает. Наверное, физически он ничего не смог бы. Есть пределы человеческим возможностям, а в его возрасте – подавно. Но что она спала голая в его кровати, а он сам ее обнимал – это в голове уже отпечаталось. Как скулил Ринго в глубине дачного домика – отпечаталось. И еще отпечаталось, что снилось – чертовщина какая-то, замкнутый круг. Нет, не каждую ночь, но иногда как будто бы заклинивало – словно стоит он у двери в квартире в «Золотом береге», держится за ручку, а повернуть ее не может. Заколдованная она, что ли?

А ведь среди дня почти удавалось убедить себя, что все закончилось, и он еще легко отделался. Иногда ему даже бывало весело.