The Мечты. Весна по соседству

Моджеевский в этой связи становился все более замкнут. И от этого окружающие считали, что он попросту слетает с катушек и приближаться к нему опасно, хотя вообще-то за весь ноябрь он даже не наорал ни на кого ни разу. Ну так, чтобы душу отвести.

Декабрь застал Моджеевского врасплох. Из теребящих его снов Женя перекочевала в реальную реальность. Не в том смысле, что перекочевала сама – кто бы ей позволил? Роману, конечно, было плохо, но чувствовать себя лохом – тоже радости мало. Какая-то гордость у него имелась.

Однако обстоятельства складывались таким образом, что мозг то и дело вырывал из рутинных дел именно те, которые напоминали ему о Женьке.

К примеру, по утрам Лена Михална, стала часто готовить булочки с черничным джемом, именно такие, какие нравились его бывшей невесте. И неважно, что Бодька готов был продать за них душу дьяволу, так любил их сам. В сознании Ромки это были Женины булочки. Жуткое на самом деле чувство – только что он стоял прямо перед любимой женщиной в собственном сне, а потом просыпался – и на весь дом пахнет выпечкой с черникой.

В глубине души Моджеевский был уверен, что таким образом Лена Михална ему мстит. Она вернулась довольно нехотя и только на три дня в неделю, заявив, что пора воспитывать в этом неблагодарном семействе хотя бы немного самостоятельности. Единственный аргумент, который подействовал на нее, это что Богдан теперь живет с отцом и его надо чем-то кормить. Лена и кормила. Принципиально – только Богдана и Ринго. Роману за прошедшие пару месяцев даже кофе не сварила ни разу. Искать другую домработницу Моджеевский не хотел – тоже принципиально. Потому что он очень тяжело отвыкал от одних людей и привыкал к другим в близком кругу общения, который не касался бизнеса.

Так и жили теперь мужским коллективом – Ромка, Бодька и Ринго. Пришлось вспоминать молодость, когда он даже стрелки на брюках гладить умел.

Однажды о Жене напомнила Нина. Вряд ли нарочно. И вряд ли вообще хотела бы каким бы то ни было образом тыкать в него несложившимся браком в свете всего произошедшего.

Сначала она месяц молчала после его дня рождения, потом Бодька от нее уехал, и это стало поводом для того, чтобы прервать молчание. Впрочем, теперь тон их общения изменился, вернулся к изначальному, холодноватому, отстраненному... иногда язвительному, если Нина бывала не в духе. Она спрашивала о сыне, периодически предлагала тому вернуться. Сдержанно отвечала на вопросы Романа о Тане, которая, впрочем, когда ей было что-то нужно, звонила сама. Можно было бы считать, что они отмотали назад время и никакой Евгении Малич и его намерения на ней жениться не было, если бы не присутствие Богдана на даче. И если бы не полное равнодушие Моджеевского-старшего к бывшей жене. Раньше ее язвительность его ранила, теперь были проблемы посерьезнее.

К зиме Нина, чувствуя, что он стал совсем чужим, вышла из берегов. Была годовщина их брака, и она решила его по этому поводу поздравить. Естественно, не вполне трезвая. И конечно, совершенно бесшабашная по этому поводу. Пожелала, чтобы все у него было шоколадно. Потом поинтересовалась, любит ли он шоколад. Потом добавила, что даже не знала, что он так любит шоколад. И еще, чтобы темная полоса в его жизни была связана только с ним. С шоколадом.

«Жаль, что твоя великая любовь оказалась не такой уж большой любительницей сладкого!» - напоследок заявила Нинка, рассмеялась и отключилась. Роман еще долго прижимал телефон к уху и не мог убрать его в сторону. На том конце женщине, с которой он прожил двадцать лет, было плохо.

Впрочем, ему тоже было дерьмово. Удар Моджеевский принял для себя. Он не знал, как это чудо сотворил его пресс-центр, но после скандала с мулаткой (угораздило же) трепали их имена недолго, а Женю, насколько он знал, вообще не трогали. Нина же решила, что Евгения Малич бросила его после измены. Все так решили. Роман не стал разубеждать. Быть накрытым волной всеобщего осуждения ему как раз не привыкать.

Но так хотелось знать, как Женя отреагировала на всю эту грязь? Как-то же должна была! Ведь невозможно, чтобы было прямо-таки все равно. Если уж его самого потряхивало от того, во что вляпался!

Но тишина между ним и Женей никогда не была глуше, чем в том чертовом декабре, когда все вокруг кричало о ней. Или это он сам себе придумывал поводы?