The Мечты

Роман тоже ее узнал. Как тут не узнать, если в ту их дурацкую встречу ранним утром у моря она очень ему понравилась – и своей деловитостью, и порывом отчитать его, как мальчишку, будто бы ей совсем плевать, что в Солнечногорске вряд ли у кого еще встретишь подобный Ягуар (как бы там ни было, а Моджеевский был с пониманием, что кроссовер на набережной – перебор, в отличие от маленького спорткара, стоившего как целый этаж в «Золотом береге»). Нет, она сделала ему внушение, как будто бы он обыкновенный мужик, с какими она каждый день общается. У Романа тогда даже дух захватило, что с ним так можно. Ну и еще от ее родинки над нежными аккуратными губами, чья форма была задана природой, а та, как известно, работает куда лучше пластических хирургов.

Сейчас эти губы приоткрылись, рот округлился буквой «О», а Роман медленно сознавал, что она живет в доме, где бабы на балконах развешивают розово-голубые лифчики.

- А уж вам-то я чем помешал? – огрызнулся он на автомате, но уже без былого пыла.

- Все тем же! – вклинился Гарик, словно рыцарь, бросившись на защиту прекрасной дамы. И не особенно важно, что даме никто не угрожал. – Нам ехать надо, а ты ворота перегородил.

- Да я же сказал, что сейчас уеду! – снова завелся Моджеевский, глянув на того. – Закатил концерт, хуже бабы!

- Не уважать других – исключительно по-мужски, - кивнула Женя и подошла к Гарику. – Машина во дворе, полагаю?

- Ну! Ты ж видишь! – в сердцах буркнул тот.

- Черт с вами! - прорычал Роман и рванул на себя дверцу Рэйндж Ровера, усаживаясь за руль. И дальше ругаться с пролетариатом как-то совсем себя не уважать – и так уже отличился. Все равно ничего не докажешь. То, что понравившаяся ему женщина играла за чужую команду, и вовсе удручало, хотя он и не думал, что когда-нибудь еще ее встретит. Его жизнь обычно с такими не сталкивала. Или он обретался совсем в других социумах.

Туда он и отправился, освободив проезд для Гарика и его Москвича. В смысле – домой, к Лене Михалне и Ринго. Устал за день, как собака, впрочем, его мастиф не знал, что такое труд.

В это же самое время Игорь Климов, взбудораженный общением с сильным мира сего, не менее воодушевленно ругался на собственного коня, не желавшего заводиться, но для виду издававшего звуки, которые должны были означать отчаянные потуги порадовать своего хозяина. За всей этой фантасмагорией безнадежно наблюдала Женя, понимая, что день, с самого начала складывающийся крайне сложно, и не мог закончиться удачно.

Позже было еще много чего. Гарик толкал своего Москвича. Из-за перерытых доблестными ремонтниками дорог им пришлось долго плутать, чтобы добраться до нужного дома Светкиной родственницы. И уже совсем поздним вечером, когда холодильник наконец-то прибыл на свое новое место жительства, еще с полчаса под видом посильной добрососедской помощи у них под ногами мешался традиционно нетрезвый Бухан, сбежавший от дражайшей супруги, накинувшейся на него со сковородкой.

Дерзайте, Женя, дерзайте!

«Он у нас недавно появился, Женечка, но такие обычно долго не задерживаются, их разбирают щенками... - вещала в ее голове Флоренция Эдуардовна, глядя в зеркальце и припудривая то ли себе носик, то ли Жене мозги. – Очень обстоятельный мужчина. Знаете, такой... представительный, даже интересный. Воспитанный, образованный... Женат не был, алиментов никому не платит. Такая редкость нынче. Мне кажется, вы будете замечательно вместе смотреться. Я вам лучшего из имеющихся клиентов отдаю. Дерзайте, Женя, дерзайте!»

И Женька «дерзала». Рассматривала мужика, сидящего перед ней. Он выглядел добротно и уверенно. Поправка: самоуверенно. «Всего четыре буквы, а разница колоссальная», - улыбнулась Женя своим мыслям, но выглядело, будто улыбается она своему визави. Что-то диссонировало в его образе, и она никак не могла понять что именно. Почти незаметно, как дрожание стекол в рамах, когда мимо проезжает грузовичок.

С виду-то Виктор и правда казался вполне интересным мужиком, соответствующим заявленным Флоренцией Эдуардовной характеристикам. Красавцем его назвать было сложно, но к своему возрасту, а значит, примерно и к Женькиному, он приобрел определенную характерность, проявляющуюся внешне, и называемую в народе солидностью. Во всяком случае, галстук делал свое дело, как и начищенная обувь под столом. И хорошо наутюженная рубашечка под пиджачком. И еще аккуратно подстриженная рыжеватая с легкой проседью бородка. Все это вместе смотрелось солидно.

Точно так же солидно после нескольких минут трепа о том, как он устал от Солнечногорска и хотел бы рвануть, например, в Албанию с будущей супругой, Виктор принялся загибать на руке пальцы, вещая: