The Phoenix (СИ)

– После заточения Геи, во вратах по-прежнему остаются лазейки, щели, в которые пробираются монстры, чтобы попасть в мир смертных. Но давайте судить трезво, Аннабет. Они не смогли бы отследить такое количество полукровок. Даже если это их рук дело, почему чутье сатиров не говорит об их присутствии?

– Может быть, все дела в богах? – начинает Джейсон. – После их раздвоения личности они крайне редко связываются с нами.

Связываются? Мой отец, даже не пытался этого сделать. Злоба захлестывает меня с головой. Хирон размеренно качает головой.

– Дело ведь касается двух лагерей, верно? – неуверенно спрашиваю я. – Теперь, когда они приняли свое второе «я», олимпийцы признают всех полубогов?

Хирон оборачивается ко мне, и как-то опечаленно, опустошенно улыбается мне. Как если бы нас впереди ждало еще одно испытание, и он знал об этом. Кто бы сомневался. Сейчас настанет время: «Ты узнаешь это в нужном месте, в нужное время».

– Дионис отправился на Олимп, чтобы потребовать объяснений у олимпийцев, но… Все пошло не так, как я себе представлял…

И кентавр замолкает, глядя куда-то вдаль за окном. Я слышу, как капли дождя нервно барабанят по стеклу и стекают по водосточным трубам к мощенной брусчатке. Странно видеть дождь в конце декабря, но кто я такой, чтобы перечить богу морей? Ах, кажется, я был его сыном. В какой-то другой невероятной реальности, в которой я вытащил, спас его, а теперь оказался самым неуклюжим сыном неудачником.

– Все дело в пророчестве, – выдает Рейна.

В эту же секунду за окном раздается гулкий раскат грома. Свет в комнате подмигивает, ярко вспыхивает и громко щелкнув, гаснет. В Круглом Зале пахнет паленой проводкой, но через секунду я слышу раздраженное ржание и цокот копыт.

– Рейна! – гневно вскрикивает кентавр.

– Они имеют право знать! – Я слышу, как рядом Рейна резко вскакивает со стула. – Дионис повел себя, как последний трус! Он скрылся на Олимпе, точно так же, как и все они! Теперь у нас нет ни ответов, ни бога, который мог бы найти эти самые ответы. К чему тянуть, Хирон?

Тихое, раздраженное ржание учителя. Он согласен с Рейной, но снова знает слишком много, чтобы позволить правде сокрушить нас. В комнате загорается свет, но – нет. Это ладони Вальдеса, что вспыхнули огнем. Я узнаю в полутьме лицо Рейны, и поверьте, лучше бы мы оставались сидеть в темноте. Она едва не плачет, руки бьет мелкая дрожь, она силится совладать с самой собой.

Первым в себя приходит Джейсон. Он успокаивающе хлопает ее по плечу.

– Ты права, мы должны знать правду.

Впервые в жизни я не замечаю в лице претора ни злобы, ни надменности, ни высокомерия.

– Их всего пятеро, Джейсон. Пять полукровок за весь прошедший год, – ее голос надламывается. – Только пятеро, чей божественный родитель был греческого происхождения.

– Пророчество? Ты же сказала, что мы должны знать о каком-то пророчестве? – сипло спрашивает Лео.

Я едва сдерживаю гнев. Сколько можно издеваться над ни в чем неповинными детьми? Как будто это доставляет олимпийцам радость. Но, когда я отрываю взгляд от побелевших костяшек своих рук, меня пробирает холод. Рейна, прежде воинственная, живая, храбрая Рейна, улыбается подобно Хирону – опечалено, опустошенно, слабо.

– Его нет. Ни одного пророчества, ни слова о том, что мы должны делать.

– Но Рейчел или Октавиан... – начинает Пайпер.

– Ничего.

– Но это их дети! Да сколько можно? – я нервно сдергиваю колпачок с ручки, и в воздухе проносится металлический свист. – Потребуем правды, Рейна. Разве иначе мы заставим их говорить? Мы вернули им рассудок, а теперь что? Теперь Олимпийцы вершат судьбу – кому жить, а кому умирать? Это задача парок.

– Успокойся, Перси, – слабая просьба, я не откликнусь на нее.

– Хирон, я по горло сыт ими.

– Перси…

– Хватит.

Это что-то что сильнее меня. Гнев, обида, несправедливость. Чувства, так долго ждавшие своего часа, вырываются на свободу. И я едва ли готов сдержать их. Прежде, чем я успеваю окончательно сойти с ума от безысходности, в дверях показывается чье-то лицо. Слипшиеся волосы, блестящие глаза, играющие на доспехах тени огня. Я узнаю в ней одну из дочерей Ириды.

– В чем дело? – грубо отрезает Хирон.

– Отпрыск Аида… ди Анджело… – Задыхаясь, начинает она, – Ранен… смертная…

Но большего мне слышать и не надо. Анаклузмос мгновенно обращается ручкой, а я несусь прочь из Большого Дома. Подошвы кроссовок утопают в грязи, я едва различаю дорогу. У меня не так много времени, значит, я должен бежать. Дождь бьет меня по лицу, а я безуспешно пытаюсь создать вокруг себя оболочку, чтобы оттолкнуть воду. Слишком быстро – мне нужно сконцентрироваться, остановится, передохнуть, но я не имею на это право. Однажды я уже позволил погибнуть Бьянке. И я не позволю умереть Нико сегодня. Никогда.

Гром повисает в воздухе. И у меня закладывает уши. Все повторится снова.

Я задыхаюсь от быстрого бега, но вдали виднеется дерево Талии. Рывок, последний нужный рывок, чтобы что-то изменить. Перед глазами замирают пустые глаза храброй Бьянки. Это невыносимо. Больно. Отвратно. Жестоко. Это не может повториться снова.