Читаем The Psychopatic Left полностью

Когда же зазвучит последняя труба, я предстану перед верховным судьей с этой книгой в руке, и громко объявлю: вот так я поступал; вот такие были мои мысли; таков был я».

О своем рождении Руссо пишет, что «мое рождение стоило моей матери ее жизни, и было первым из моих несчастий», и его отец оставался «с тех пор безутешным».

«Он все еще думал, что видел ее во мне, он так нежно причитал, но никогда не мог забыть, что я был невинной причиной его несчастья, и он никогда не обнимал меня, но его вздохи, конвульсивное давление его рук, свидетельствовали об этом, горькое сожаление смешивалось с его нежностью, тем не менее, как можно предположить, они не были в этом отношении менее горячими. Когда он говорил мне, «Жан-Жак, давай поговорим о твоей матери», мой обычный ответ был, «Да, отец, но ты же знаешь, потом мы будем плакать», и немедленно слезы начинали течь из его глаз. «Ах!» воскликнул он с возбуждением, «Верни мне мою жену; по крайней мере, утешь меня за ее потерю; заполни, дорогой мальчик, ту пустоту, которую она оставила в моей душе.

Мог бы я тебя любить так, если бы ты был только моим сыном?»

Таковы были авторы моего существа: из всех даров, которые Небесам угодно было даровать им, чувствительное сердце было единственным, что опустилось ко мне; это было источником их счастья, это было основанием всех моих несчастий».

Вина детства

Но Руссо также вспоминает о «чрезвычайной привязанности», которая «расточалась» на него его отцом и старшим братом, и о близости к тете и няне. Руссо пишет о своем воспитании: «...с детьми короля, возможно, не обращались с большим вниманием и нежностью, чем было даровано моему младенчеству, когда я был любимцем семьи». И далее: «Мой отец, моя тетя, моя няня, мои родственники, наши друзья, наши соседи, все, с чем у меня была любая связь, не повиновались мне, это верно, но любили меня нежно, и я отвечал им своей привязанностью». Так что в его детстве, кажется, не было ничего, что могло бы оправдать распространяющееся чувство «несчастья», но Руссо был полон решимости найти это несчастье так или иначе, несмотря на то, что его всюду по Европе чествовали как романиста и философа.

Руссо затем ссылался на то, что он родился с «расстройством, которое набирало силу с годами, и от которого я теперь освобожден с промежутками, только чтобы страдать от другого, даже более невыносимого зла». Руссо заявляет, что он ничего не помнит о своей жизни до пятилетнего возраста, но он действительно знает, что испытал больше чем свою долю «страданий». Руссо завуалировано пишет, что он, еще будучи ребенком, испытал «слишком близкое знакомство со страстями», и пишет это в связи с его воспитанием его няней Жаклин.

Еще в ранней юности Руссо начал испытывать припадки, которые он описывал как «внезапную и почти невообразимую революцию всюду по моей целой структуре»:

«Я не знаю, как описать это лучше чем как своего рода бурю, которая внезапно поднялась в моей крови, и через мгновение распространилась по каждой части моего тела. Мои артерии начали биться настолько яростно, что я не только чувствовал их движение, но и даже слышал это, особенно в сонной артерии, что сопровождалось громким шумом в моих ушах, у которого было три, или скорее четыре, различных вида звучания. Например, сначала угрожающее глухое гудение; затем отличающийся от него шелест, как журчание воды; потом чрезвычайно резкое шипение, сопровождаемое биением, о котором я упоминал выше, и пульсации которого я мог легко рассчитать, не щупая мой пульс или положив руку на любую часть моего тела. Этот внутренний шум был настолько силен, что он ранил мои слуховые органы, и сделал меня с того времени не совсем глухим, но плохо слышащим».

Пассивно-агрессивный, биполярный и нарциссический

Интересно, что говорил Руссо относительно болезней, которые очень ослабляли его:

«Бесспорно, что мое расстройство было в большой мере ипохондрией». Руссо затем долго ссылается на черты пассивно-агрессивного расстройства личности, что уверило его, что он не должен наслаждаться жизнью независимо от обстоятельств, но что из-за в равной степени преобладающего нарциссиче-ского расстройства личности означало, что - несмотря на его способность признать свои собственные недостатки - он был, в конечном счете, вынужден обвинять других в своем бесконечном недовольстве и в ощущениях предательства и преследования:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Бозон Хиггса
Бозон Хиггса

Кто сказал что НФ умерла? Нет, она затаилась — на время. Взаимодействие личности и искусственного интеллекта, воскрешение из мёртвых и чудовищные биологические мутации, апокалиптика и постапокалиптика, жёсткий киберпанк и параллельные Вселенные, головокружительные приключения и неспешные рассуждения о судьбах личности и социума — всему есть место на страницах «Бозона Хиггса». Равно как и полному возрастному спектру авторов: от патриарха отечественной НФ Евгения Войскунского до юной дебютантки Натальи Лесковой.НФ — жива! Но это уже совсем другая НФ.

Антон Первушин , Евгений Войскунский , Игорь Минаков , Павел Амнуэль , Ярослав Веров

Фантастика / Научная Фантастика / Фантастика: прочее / Словари и Энциклопедии / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных

Эта книга, по словам самого автора, — «путешествие во времени от вавилонских "шестидесятников" до фракталов и размытой логики». Таких «от… и до…» в «Истории математики» много. От загадочных счетных палочек первобытных людей до первого «калькулятора» — абака. От древневавилонской системы счисления до первых практических карт. От древнегреческих астрономов до живописцев Средневековья. От иллюстрированных средневековых трактатов до «математического» сюрреализма двадцатого века…Но книга рассказывает не только об истории науки. Читатель узнает немало интересного о взлетах и падениях древних цивилизаций, о современной астрономии, об искусстве шифрования и уловках взломщиков кодов, о военной стратегии, навигации и, конечно же, о современном искусстве, непременно включающем в себя компьютерную графику и непостижимые фрактальные узоры.

Ричард Манкевич

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Математика / Научпоп / Образование и наука / Документальное
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука