Трудно переоценить значение «охоты за мечами» для становления самураев как класса. По мере того как шла «охота за мечами», строительство замков, которое началось при Нобунага, превратилось в манию. Соответственно, тенденция к социальному расслоению общества, когда человека буквально ставили перед выбором: быть ему солдатом или крестьянином, за стенами замка или снаружи — разительно усилилась. Какой-нибудь асигару мог быть воином низшего ранга, но он был воином, носителем меча, а не крестьянином. То было истинное начало социальной стратификации Японии эпохи Токугава, когда самурай стал «человеком с двумя мечами» — знаком отличия, который давал ему право жизни и смерти над представителями низших сословий. Со времени «охоты за мечами» термин «самурай» теряет прежнюю расплывчатость и получает гораздо более четкое определение.
Еще одно нововведение Хидэёси имело важные последствия. Мы постоянно видели, что на протяжении многих лет самураи почти всегда ожидали награды за свою службу. До времени Нобунага обычной наградой были участки земли, которые постепенно и тщательно распределялись между доказавшими свою преданность вассалами. Хидэёси стал раздавать своим самураям золото и серебро, превратив эти награды в своего рода «призы». Во время кампании на Кюсю один из встретившихся ему замков, Гандзаку, оказался особенно крепким орешком, поскольку его защищали отчаянно. Хидэёси наблюдал за ходом битвы со склона ближайшего холма, в окружении сундуков с монетами. Когда самураи возвращались, неся головы врагов, их награждали прямо на месте из этих сундуков. Сравните это с обещанием Хори Хидэмаса дать по сто коку риса каждому, кто подстрелит всадника, и станет ясно, в каком направлении менялась обстановка.
В 1600 г., когда Курода Ёситака вербовал солдат для кампании, которая будет описана в одиннадцатой главе, он дал объявление, приглашая ронинов (самураев без господина) к себе на службу и обещая в награду золото и серебро. В «день получки» Курода заметил, что ронины проявляют нетерпение, пока для них взвешивают монеты. Он приказал своим казначеям, чтобы те не слишком обращали внимание на возможный небольшой перевес. Курода велел также своим офицерам подмигивать тем, ежели таковые будут, кто прикарманит
несколько украденных золотых.
— Хорошо, — сказал он, — все взвешивать точно, когда имеешь дело с торговцами, но здесь лучшая политика — щедрость, которая придаст мне больше известности и привлечет больше ронинов.
Мы завершим эту главу рассказом о последнем шаге к воссоединению империи. Последующим событиям в жизни Хидэёси посвящена отдельная глава. Провинции северного Хонсю всегда были удалены, как политически, так и по своему местоположению. Провинции Канто вовсе не было никакого дела до победоносных кампаний Хидэёси. Канто, конечно, была оплотом Ходзё, а возвышение основателя этого клана, Ходзё Соуна, может считаться наглядным примером процесса гэкокудзё. Его сын и внук честно следовали заповедям предка, состоявшим из двадцати одного параграфа, но следующее поколение, в лице Ходзё Удзимаса, расслабилось. Возможно, он устал от наставлений своего покойного прадедушки, или, может быть, то, что его отец передал ему Канто в готовом виде, сделало его беззаботным. Ходзё к тому же все больше замыкались в себе, считая горы Хаконэ естественной преградой не только для вражеских самураев, но и для культурных новшеств. Они, например, прекрасно знали о существовании огнестрельного оружия, но Удзимаса почему-то придавал больше значения луку и стрелам, нежели ружьям, и «тренировал» своих солдат, заставляя их гоняться за собаками. Обычаи замка Одавара также были весьма старомодны, и надо
быть японцем, чтобы их оценить.