The Slackers club (СИ)

- Единственный раз, когда я каталась на чем-то по снегу, был лет десять назад – в городском парке перед рождеством пустили оленью упряжку, и за семьдесят пять крон любой мог позволить себе на десять минут стать Сантой. – отвечает Квииг, усаживаясь на один из лежаков, что стоял ближе всего к бассейну. – Ты хочешь поехать кататься?

- Естественно! Зачем же мы здесь тогда, если не кататься по этим огромным склонам? – Шистад начал жестикулировать, показывая огромные горы, от чего во все стороны летели брызги воды.

- Вот именно – огромные, - не отставала рыжая, - лыжи равны слову синяки и ссадины, а мне лично достаточно виска, который до сих пор болит от соприкосновения с железной перекладиной в автобусе.

- Посмотрите, Ева Мун боится синяков, и этот человек просил меня связать ее. – смеется Кристоффер, по-прежнему оставаясь возле бортика внутри бассейна. – Честно говоря, когда я в первый раз увидел твой синяк, то подумал, что кто-то ударил тебя. – тон шатена вдруг теряет прежнюю веселость.

- Всего лишь автобус, Крис. – спокойным тоном отвечает рыжая, желая успокоить парня, и продвигается вперед по лежаку, чтобы оказать ближе к Шистаду. – Помнишь… Ты рассказал мне, что отец бил тебя?

Мун аккуратно начинает тему, которая не оставляла ее с того момента, как шатен признался. Она чувствовала необходимость узнать об этом из уст Криса, но никак не могла найти нужный момент, а теперь не было лучше секунды, чтобы рассказать об этом.

- Еще бы я не помнил, - парень резко отводит взгляд, стараясь за тенью усмешки скрыть легкую грусть, - это продолжалось на протяжении года. Когда родители расходились, то их бракоразводный процесс занял очень много времени из-за большого количества спорного имущества и денег, которые отец всеми силами пытался отсудить у мамы. Тогда у него была небольшая черная полоса на работе, а тут еще эта дележка капала ему на мозг, поэтому отец вымещал гнев на мне. До этого времени он никогда не поднимал на меня руку, и я был шокирован. У меня развились панические атаки на фоне физических и моральных факторов. Я не видел маму несколько месяцев, но спустя какое-то время после развода мне все же позволили увидеться с ней. Мы сидели в ее новой квартире, готовили вместе ужин, как вдруг у мамы из-под руки начала падать кастрюля со спагетти, и она попыталась словить ее. – Кристоффер смотрит куда-то в плечо рыжей, но у Квииг складывается впечатление, что в момент своего рассказа он смотрит сквозь нее. - Получилось так, что посуда полетела в мою сторону, и мама, следовательно, кинулась туда же. У меня неожиданно сработала реакция на резкие движения ко мне – я отпрыгнул в сторону, закрыл голову руками и сгруппировался.

- Такого никогда с тобой не было, да? – шепотом произносит Ева, вглядываясь в осыпанное каплями лицо парня.

- Никогда. Мама была в шоке и сразу заволнвоалась. – Крис наконец-то переводит свой взгляд на нее. – Тогда я и начал ходить к психологу, который восстановил меня. Точнее, меня туда отвела мама, потому что пыталась разобраться в причинах моей реакции, но я ничего не сказал про отца. Единственный, кто знал о постоянном избиении меня, был именно мистер Штрарс – психолог.

- Почему ты ничего не рассказал Элайле? – хмурится Квииг, прикусывая кончик указательного пальца – дурная привычка.

- Честно говоря, я не знаю. По сути, я был еще ребенком и жил с монстром, которому не мог противостоять. Ну, вот, теперь ты знаешь еще один факт, почему я ненавижу своего отца. – на лице Кристоффера появляется грустная ухмылка.

- Он не заслуживает тебя. Не заслуживал и твою маму, чтобы так над ней морально издеваться.

- Ты не держишь зла на мою мать? После всего, что произошло в суде? – Шистад выглядел удивленным.

Да, Ева рассказала Крису все о связи их отцов, когда они сидели в аэропорту и ожидали посадки на рейс до Франции. Сказать, что парень был в шоке – не сказать ничего. Первую минуту он, не моргая, смотрел на нее с таким разочарованием в собственных родителях, что Квииг самой стало больно. Следующие несколько минут Кристоффер ничего не говорил, а затем и вовсе встал и начал ходить по залу ожидания с чертой грусти и глубоких раздумий на лице. Узнав об этом, Шистад понял, что вся его жизнь была жестоким обманом, который подстроили самые близкие люди, и если для матери он нашел хоть какие-то оправдания, то для отца ни одного.