Но и Аристотелю было что сказать, особенно если он мог быть неверно истолкован. Прав ли Аквинский, понимая его как учение о личном бессмертии, или прав Аверроэс, читая De anima как утверждение о бессмертии лишь коллективной души человечества? Ужасный Аверроэс, этот арабский людоед, которого итальянское искусство уже давно изобразило распростертым под ногами святого Фомы, был таким активным конкурентом за господство аристотеликов, что и Болонья, и Падуя были охвачены его ересью. Именно в Падуе Марсилий, получивший ее имя, утратил благоговение перед Церковью;* В Падуе Филиппо Альгери да Нола, предшественник Бруно, уроженца Нолы, впитал те страшные заблуждения, за которые его с горечью бросили в бочку с кипящей смолой.40 Николетто Верниас, будучи профессором философии в Падуе (1471-99), по-видимому, преподавал там доктрину, согласно которой бессмертна только мировая, а не индивидуальная душа;41 А его ученик Агостино Нифо изложил ту же идею в трактате De intellectu et daemonibus (1492). Обычно скептики пытались успокоить инквизицию, проводя различие (как это делал Аверроэс) между двумя видами истины - религиозной и философской: они утверждали, что какое-либо положение может быть отвергнуто в философии с точки зрения разума, но при этом принято на веру в Писании или Церкви. Нифо исповедовал этот принцип с безрассудным упрощением: Loquendum est ut plures, sentiendum ut pauci- "Мы должны говорить, как многие, мы должны думать, как немногие".42 Нифо изменил свои мысли или речь, как изменились его волосы, и примирился с ортодоксией. Будучи профессором философии в Болонье, он привлекал лордов, дам и толпы людей на лекции, драматизированные гримасами и выходками, солеными анекдотами и остроумием. В социальном плане он стал самым успешным противником Помпонацци.
Пьетро Помпонацци, микроскопическая бомба философии эпохи Возрождения, был настолько миниатюрен, что знакомые называли его Перетто - "маленький Петр". Но у него была большая голова, огромные брови, крючковатый нос, маленькие, черные, проницательные глаза: это был человек, обреченный относиться к жизни и мыслям с болезненной серьезностью. Родившись в Мантуе (1462) в патрицианском роду, он изучал философию и медицину в Падуе, получил обе степени в двадцать пять лет и вскоре стал там профессором. Вся скептическая традиция Падуи спустилась к нему и достигла в нем кульминации; по словам его поклонника Ванини, "Пифагор мог бы сказать, что душа Аверроэса переселилась в тело Помпонацци".43 Мудрость всегда кажется реинкарнацией или эхом, поскольку она остается неизменной через тысячу разновидностей и поколений ошибок.
Помпонацци продолжал преподавать в Падуе с 1495 по 1509 год; затем по городу пронеслись ветры войны и закрыли исторические залы университета. В 1512 году он переходит в Болонский университет. Там он оставался до конца своих дней, трижды женившись, постоянно читая лекции по Аристотелю и скромно уподобляя свое отношение к хозяину насекомому, изучающему слона.44 Он считал более безопасным предлагать свои идеи не как свои собственные, а как подразумеваемые или явные в Аристотеле, интерпретированные Александром Афродисийским. Временами его процедура кажется слишком скромной, явно подчиненной мертвому авторитету; но поскольку Церковь, вслед за Аквинским, утверждала, что ее доктрина - это доктрина Аристотеля, Помпонацци, возможно, чувствовал, что любая демонстрация ереси как истинно аристотелевской будет одним из способов, короче кола, подразнить ортодоксальный хвост. Пятый Латеранский собор под председательством Льва X (1513) осудил всех, кто утверждал, что душа едина и неделима у всех людей и что индивидуальная душа смертна. Три года спустя Помпонацци опубликовал свой главный труд "De immortalitate animae", в котором попытался показать, что осуждаемый взгляд в точности соответствует взглядам Аристотеля. Разум, говорил Аристотель Пьетро, на каждом шагу зависит от материи; самое абстрактное знание в конечном счете вытекает из ощущений; только через тело разум может воздействовать на мир; следовательно, развоплощенная душа, пережившая смертную раму, была бы бесфункциональным и беспомощным омутом. Как христиане и верные сыны Церкви, заключил Помпонацци, мы имеем право верить в бессмертие индивидуальной души; как философы - нет. Похоже, Помпонацци никогда не приходило в голову, что его аргументы не имеют силы против католицизма, который учит воскрешению тела, а также души. Возможно, он не воспринимал эту доктрину всерьез и не думал, что его читатели воспримут ее всерьез. Никто, насколько нам известно, не настаивал на этом против него.