The Story of Civilization 05

Более великими и глубокими, чем эти мифологические картины, являются портреты. Если Венеры демонстрируют чувство формы, которое никогда не притупляется, то портреты открывают в Тициане способность схватить и передать человеческий характер с силой искусства, равной которой нет в общей галерее портретов любой другой руки. Что может быть прекраснее безымянного "Человека в перчатке" (ок. 1520, Лувр), чья левая рука в перчатке и нежная белая оборка на шее так хорошо гармонируют с чувствительным духом, отраженным в глазах. Кардинал Ипполито Медичи (1533, Питти) изображен менее тщательно, но в его лице отражены тонкость, художественное чувство, любовь к власти, которыми отличались Медичи. Франциск I (ок. 1538 г., Лувр) сделал черты французского короля знаменитыми, передав по всему миру в сотне тысяч репродукций шляпу с перьями, веселый взгляд, рапирный нос, красивую бороду и алую рубашку человека, который потерял Италию, но завоевал Леонардо, Челлини и сотню женщин. Официальная должность Тициана требовала от него писать портреты различных дожей; почти все эти портреты утрачены; остались три мастерски выполненные фигуры: Никколо Марчелло (умер до рождения Тициана) - уродливое лицо и роскошная мантия; Антонио Гримант (на картине "Вера" во Дворце дожей) - аскетическое лицо и роскошная мантия; и Андреа Гритти - менее роскошная мантия, но сильное лицо, сосредоточившее в себе все решительное величие Венеции. Противоположностью является нежная Клариче Строцци, которую Аретино восхвалял слишком полно. Портреты Аретино, хранящиеся в галерее Питти во Флоренции и в коллекции Фрика в Нью-Йорке, - это безжалостные изображения очаровательного негодяя в исполнении его самого близкого друга. Нежнее всего Тициан вспоминает Бембо, поэта-любовника, ставшего к этому времени (1542) кардиналом. Среди величайших портретов в галерее Тициана - "Юрист Ипполито Риминальди" (1542), известный как герцог Норфолкский: растрепанные каштановые волосы, высокий лоб, скудные усы и борода, твердые губы, тонкий нос, пронзительный взгляд; мы начинаем лучше понимать Италию и Венецию, когда видим, что у них были такие люди, в которых прекрасные тела и изысканные одежды были лишь внешней формой сильной воли, готовой к любым испытаниям, и проницательного ума, внимательного ко всем граням опыта и искусства.

Самые интересные портреты Тициана - его собственные. Он изображал себя несколько раз, наконец, в возрасте восьмидесяти девяти лет. Стоя перед этим автопортретом в Прадо, мы видим лицо, изрезанное и все же очищенное потоком бесчисленных дней; тюбетейку, не совсем закрывающую белые волосы; рыжую бороду, почти закрывающую лицо; крупный нос, дышащий силой; голубые глаза, немного мрачные, видящие смерть ближе, чем она была на самом деле; руку, хватающую кисть - великую художественную страсть, еще не растраченную. Именно он - не дожи, не сенаторы, не купцы - был властелином Венеции на протяжении полувека, подарив бессмертие преходящим аристократам и королям и возведя свой город в один ряд с Флоренцией и Римом в истории Возрождения.

Теперь он был богатым человеком, хотя воспоминания о ранней неуверенности в себе заставляли его быть до конца жадным. Венеция освободила его от некоторых налогов "из уважения к его редким достоинствам".24 Он носил элегантную одежду и жил в комфортабельном доме с просторным садом, выходившим на лагуну; мы представляем его там, развлекающим поэтов, художников, представителей голубых кровей, кардиналов и королей. Любовница, на которой он женился в 1525 году, после рождения от нее двух сыновей, умерла в 1530 году, и он вновь обрел свободу, которой наслаждался почти полвека. Его дочь Лавиния была его радостью и гордостью, и он делал любовные портреты ее, даже в зрелом возрасте; но она тоже умерла через несколько лет после его женитьбы. Один из сыновей, Помпонио, стал никчемным пустозвоном, опечалив сердце старика; другой, Орацио, написал несколько утраченных картин и, вероятно, участвовал в работах, приписываемых последним годам жизни его отца. Возможно, тогда ему помогал еще один ученик Тициана - Доменико Теотокопулос, "Эль Греко", хотя в пышных фигурах и радостных сценах Тициана нет никаких признаков этого.