The Story of Civilization 07

Большая часть промышленности все еще находилась на стадии ремесла - средневекового, кропотливого, художественного, медленного; но в Алеппо была шелковая фабрика, а табак выращивали по всей стране. Согласно Шардену, у персов была система фильтров для курения: они пропускали дым через воду, и таким образом он "очищался от всех маслянистых и грубых свойств табака".33 Курение стало для персов необходимостью; "они предпочитали обходиться без обедов, чем без трубок".34 Шах Аббас был исключением; он презирал эту привычку и пытался излечить от нее своих придворных с помощью хитрости. Он высушил конский навоз и заменил им табак в сосудах, из которых они набивали свои трубки; он объяснил, что это дорогой продукт, подаренный ему визирем Хамадана. Они курили его и превозносили до небес: "Он пахнет , как тысяча цветов", - поклялся один из гостей. "Будь проклято это лекарство, - воскликнул шах Аббас, - которое нельзя отличить от навоза лошадей".35

Любой человек, одаренный способностями и учтивостью, мог занять место при дворе шаха; сословной аристократии не существовало.36 Во всех классах и полах одежда была в основном одинаковой: халат до колен, узкие рукава, широкий пояс (иногда из цветистого шелка) вокруг талии, шелковая или хлопковая рубашка под халатом, бриджи, собранные у лодыжек, и тюрбан на голове. Женщины были "очень богато одеты", писал Тавернье, и "мало чем отличались от мужчин..... Они носят бриджи, как и мужчины".37 Женщины жили в уединении дзенаны, редко выходя из дома, и то пешком. Существовало три пола. Большая часть любовной поэзии была адресована мужчинами мальчикам, и Томас Герберт, англичанин при дворе Аббаса, видел "ганимедских мальчиков в золотых жилетах, богатых тюрбанах и сандалиях, их завитые волосы свисали на плечи, с закатившимися глазами и пурпурными щеками".38

Шарден отметил сокращение численности населения в свое время и приписал это

Во-первых, несчастная склонность персов совершать этот отвратительный грех против природы с обоими полами.

Во-вторых, неумеренная роскошь [сексуальная свобода] этой страны. Женщины там начинают заводить детей рано и продолжают плодиться недолго, а как только им переваливает за тридцать, на них смотрят как на стариков и пенсионеров. Мужчины также начинают посещать женщин слишком рано и в таком избытке, что, хотя они наслаждаются несколькими, у них никогда не бывает больше детей от этого. Есть также множество женщин, которые делают себе аборты и принимают средства против беременности, потому что [когда] они уже три или четыре месяца не имеют ребенка, их мужья уходят к другим женщинам, считая... неприличным ложиться с женщиной, которая так далеко зашла".39

Несмотря на многоженство, было много проституток. Пьянство было широко распространено, хотя магометанский закон запрещал вино. Кофейни были нарасхват; растение получило свое европейское название от его арабского названия - qahwah.40 Чистота была более характерна для людей, чем для речи; бани были многочисленны и иногда художественно украшены, но в них было много сквернословия и непристойностей.41 Тавернье называл их "великими развратниками и льстецами", и они были склонны к обману, сообщает Шарден, но добавляет, что "это самый добрый народ в мире", терпимый и гостеприимный, с "самыми привлекательными манерами, самым покладистым нравом, самыми гладкими... языками... в общем, самый цивилизованный народ Востока".42 Они любили музыку, и обычно их поэты пели сочиненные ими стихи.

Мы можем судить о совершенстве персидских поэтов по их популярности при дворе Моголов в Дели, но ни один из них в этот период не нашел Фицджеральда, который бы переложил их для западного слуха. Мы узнаем, что Урфи из Шираза был на вершине персидской поэзии в шестнадцатом веке; он считал себя, по крайней мере, выше Са'ди; но кто из нас, провинциалов, когда-либо слышал о нем? Его стихи нравились больше, чем он сам, как мы узнаем от "друзей", которые пришли, чтобы насладиться его смертельной болезнью:

Мое тело впало в это состояние, и мои красноречивые друзья

стоят, как кафедра, вокруг моей кровати и подушки.

Один проводит рукой по бороде и выгибает шею,

говоря: "О жизнь отца твоего! Для кого удача постоянна?

Не следует стремиться к знатным званиям и богатству;

где империя Джамшида и имя Александра?"

Другой, с мягким голосом и печальной речью, начинает, рисуя свои

рукав, закрывающий его влажные глаза:

"О жизнь моя! У всех есть эта дорога, по которой они должны уйти;

Мы все путники в дороге, и время несет всадников вперед".

Другой, украшая свою речь более гладкими словами, говорит: "...

"Соберись... да не смущается сердце твое, ибо Я

с одной целью - собрать твои стихи и прозу.

После копирования и исправления я составлю введение

как ларец с жемчугом в подтверждение твоих требований". ...

Пусть Бог... снова даст мне здоровье, и ты увидишь, что

Я изолью гнев на головы этих жалких лицемеров!43