The Story of Civilization 07

Его величайший клоун соперничает с Гамлетом как высшее достижение Шекспира в создании характеров, что является высшим испытанием для драматурга. Ричард II и Ричард III, Хотспур и Вулси, Гонт и Глостер, Брут и Антоний поднимаются из лимба истории во вторую жизнь. Ни в греческой драме, ни даже у Бальзака вымышленные личности не наделены таким последовательным характером и жизненной силой. Наиболее реальны те создания, которые только кажутся противоречивыми из-за своей сложности - Лир жестокий и нежный, Гамлет задумчивый и порывистый, нерешительный и смелый. Иногда персонажи слишком просты - Ричард III просто злодей, Тимон просто циник, Лаго просто ненавистник. Некоторые женщины Шекспира кажутся вырванными из той же плесени - Беатриче и Розалинда, Корделия и Дездемона, Миранда и Гермиона - и теряют реальность, но иногда несколько слов заставляют их жить; так, Офелия, которой Гамлет говорит, что никогда не любил ее, отвечает без упрека, но с печальной и трогательной простотой: "Я была тем более обманута". Наблюдение, чувство, сопереживание, удивительная восприимчивость чувств, проникновенное восприятие, внимательный отбор значительных и характерных деталей, цепкое запоминание - все это объединяет людей в этом живом городе мертвых или воображаемых душ. Пьеса за пьесой эти личности становятся все более реальными, сложными и глубокими, пока в "Гамлете" и "Лире" поэт не превращается в философа, а его драмы не становятся светящимися проводниками мысли.

V. ФИЛОСОФИЯ

"Есть ли в тебе философия, пастух?"56 Так Тачстоун спрашивает Корина, а мы спрашиваем Шекспира. Один из его признанных соперников дал отрицательный ответ на этот вопрос;57 И мы можем принять это суждение в том виде, в каком его имел в виду Бернард Шоу, - что в Шекспире нет метафизики, нет взгляда на конечную природу реальности, нет теории Бога. Шекспир был слишком мудр, чтобы думать, что творение может анализировать своего создателя или что даже его разум, застывший на мгновение плоти, может постичь целое. "На небе и на земле, Горацио, есть больше вещей, чем можно представить в твоей философии".58 Если он и догадывался, то держал это при себе и, возможно, тем самым доказывал, что он философ. Он без почтения отзывается о философах, исповедующих философию, и сомневается, что кто-нибудь из них когда-либо терпеливо переносил зубную боль.59 Он смеется над логикой и предпочитает свет воображения; он не предлагает разгадать тайны жизни или разума, но он чувствует и видит их с интенсивностью, которая позорит или углубляет наши гипотезы. Он стоит в стороне и наблюдает, как догматики уничтожают друг друга или распадаются в катализе времени. Он прячется в своих персонажах, и его трудно найти; мы должны остерегаться приписывать ему какое-либо мнение, если оно не выражено с определенным акцентом по крайней мере двумя его творениями.

На первый взгляд, он скорее психолог, чем философ; но опять же не как теоретик, а скорее как ментальный фотограф, улавливающий тайные мысли и симптоматические действия, которые раскрывают природу человека. Однако он не поверхностный реалист; в жизни, как и в его пьесах, вещи не происходят, люди не говорят; но в сумме мы чувствуем, что через эти невероятности и экстравагантности мы приближаемся к ядру человеческого инстинкта и мысли. Шекспир, как и Шопенгауэр, знает, что "разум потворствует воле";60 Он вполне по-фрейдистски вкладывает эротические частушки в девственные уста изголодавшейся и обезумевшей Офелии; и он идет дальше Фрейда и Достоевского в изучении Макбета и его "худшей" половины.