The Story of Civilization 11

Скульптура оказалась на высоте. Это по сути классическое искусство, зависящее от линии и (с античности) избегающее цвета; его духу были чужды нерегулярность барокко и игривость рококо. Иоганн фон Даннекер изваял Сапфо и "Девушку с птицей" Катулла для Штутгартского музея, Ариадну для музея Бетманна во Франкфурте, а также знаменитый бюст Шиллера для библиотеки в Веймаре. Иоганн Готфрид Шадов (1764-1850) после обучения у Кановы в Риме вернулся в родной Берлин и в 1793 году привлек внимание столицы, установив на вершине Бранденбургских ворот резную квадригу из четырех лошадей, ведомых крылатой Победой на римской колеснице. Для Штеттина он вырезал мраморную фигуру Фридриха Великого, стоящего в боевом строю и испепеляющего врагов взглядом, но с двумя толстыми томами у ног, свидетельствующими о его авторской работе; его флейта была забыта. Нежнее пара принцесс Луизы и Фридерики (1797), наполовину утопающих в драпировках, но спокойно движущихся, рука об руку, к возвышению и скорби. Королева вдохновляла художников своей красотой, страстным патриотизмом и смертью. Генрих Гентц (1766-1811) посвятил ей мрачный мавзолей в Шарлоттенбурге, а Кристиан Раух (1777-1857) вырезал для нее гробницу, достойную ее тела и души.

Немецкая живопись все еще страдала от анемии неоклассицизма, пытавшегося жить на пепле Геркуланума и Помпеи, трактатов Лессинга и Винкельмана, бледных лиц Менгса и Давида, римских грез Ангелики Кауфман и бесчисленных Тишбейнов. Но это импортированное обесцвечивание не имело питательных корней в немецкой истории или характере; немецкие художники этого века отмахнулись от неоклассицизма, вернулись к христианству, за пределы Реформации и ее враждебности или безразличия к искусству, и задолго до английских прерафаэлитов прислушались к голосам Вильгельма Вакенродера и Фридриха Шлегеля, призывавшим их пойти за Рафаэлем к средневековому искусству, которое рисовало, вырезало и сочиняло в простоте и счастье беспрекословной веры. Так возникла школа художников, известная как назарейцы.

Его лидером был Иоганн Фридрих Овербек (1789-1869). Родившись в Любеке, он пронес через восемьдесят лет суровую серьезность старых купеческих семей и пронизывающие туманы, приходящие с Балтийского моря. Посланный в Вену изучать искусство, он не нашел подпитки в неоклассицизме, которым его там кормили. В 1809 году он и его друг Франц Пфорр основали "Братство Лукана [святого Луки]", обязавшись возродить искусство, посвятив его обновленной вере, как это было во времена Альбрехта Дюрера (1471-1528). В 1819 году они отправились в Рим, чтобы изучать Перуджино и других художников XV века. В 1811 году к ним присоединился Петер фон Корнелиус (1783-1867), а позже - Филипп Вейт, Вильгельм фон Шадоу-Годенхаус и Юлиус Шнорр фон Карольсфельд.

Они жили как святые вегетарианцы в пустынном монастыре Сан-Исидоро на Монте-Пинчио. "Мы вели поистине монашескую жизнь", - вспоминал позже Овербек. "Утром мы вместе работали, а в полдень по очереди готовили обед, который состоял из супа и пудинга или какого-нибудь вкусного овоща". Они по очереди позировали друг другу. Они прошли мимо собора Святого Петра, как содержащего слишком много "языческого" искусства, и отправились скорее в старые церкви, а также в монастыри Святого Иоанна Латеранского и Святого Павла за стенами. Они ездили в Орвието изучать Синьорелли, в Сиенну - к Дуччо и Симоне Мартини, и, прежде всего, во Флоренцию и Фьезоле - к Фра Анджелико.

Они решили отказаться от портретов или любой живописи ради украшения и восстановить прерафаэлевскую цель живописи - поощрение христианского благочестия и патриотизма, связанного с христианским вероучением.

Особый шанс представился им в 1816 году, когда прусский консул в Риме Й. С. Бартольди поручил им украсить свою виллу фресками на тему истории Иосифа и его братьев. Назарейцы" оплакивали замену фресок живописью на холсте маслом; теперь они изучали химию, чтобы создать восприимчивые поверхности для стойких красок; и им это удалось настолько, что их фрески, вывезенные из Рима и установленные в Берлинской национальной галерее, заняли место среди самых гордых достояний прусской столицы. Но старина Гете, услышав об этих экстазах, осудил их как подражание итальянскому стилю XIV века, подобно тому как неоклассицисты подражали языческому искусству. Назаряне проигнорировали эту критику, но тихо ушли со сцены, пока наука, ученость и философия медленно разрушали древнюю веру.

VIII. МУЗЫКА