The Strange Death of Europe: Immigration, Identity, Islam

В прессе Германии появились сообщения о том, что канцлер позиционирует себя в преддверии выборов, намеченных на весну следующего года. Опрос общественного мнения, опубликованный в том же месяце, показал резкое увеличение процента немецкого населения, обеспокоенного уровнем иммиграции, и показал, что 30 % опасаются, что их страну "заполонили иностранцы", приехавшие в Германию из-за социальных льгот, которые страна им предоставляла. 3 Политическая изобретательность речи Меркель заключается в том, что эти люди, как и почти все остальные, услышали бы то, что хотели, из речи, которая также была осторожна, чтобы отдать должное иммигрантам и настоять на том, что им по-прежнему рады в Германии. Тем не менее, произнесение этой идеи - и использование этого конкретного слова дважды - о том, что мультикультурализм "провалился, полностью провалился", - произвело фурор. С того момента, как аудитория в Потсдаме устроила ей овацию, Меркель стали хвалить за смелость высказаться по такому сложному вопросу. По всей Европе ее сравнивали с другими политическими лидерами, а газеты других стран писали, что только у канцлера Германии хватило сил и мужества сказать такую сложную правду.

Поэтому неудивительно, что вскоре и другие политические лидеры захотели попробовать свои силы и окунулись в воды, которые Меркель показала удивительно теплыми. В феврале следующего года премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, выступая на Мюнхенской конференции по безопасности, заявил: "В соответствии с доктриной государственного мультикультурализма мы поощряем различные культуры жить отдельной жизнью, отдельно друг от друга и отдельно от основной массы. Мы не смогли предоставить им видение общества, к которому они хотели бы принадлежать. Мы даже терпим, когда эти сегрегированные сообщества ведут себя так, что это полностью противоречит нашим ценностям". 4 Несколько дней спустя, в ходе теледебатов, президент Франции Николя Саркози также назвал мультикультурализм "провалом" и сказал: "Правда в том, что во всех наших демократиях мы были слишком озабочены идентичностью тех, кто приехал, и недостаточно - идентичностью страны, которая их приняла".' 5 К этим лидерам вскоре присоединились другие, в том числе бывший премьер-министр Австралии Джон Говард и бывший премьер-министр Испании Хосе Мария Аснар.

За несколько месяцев о том, что, казалось бы, невозможно сказать, сказали практически все. В каждой стране и по каждому поводу начались бурные дебаты. Прав ли был Дэвид Кэмерон, объединив вопрос национальной безопасности и национального единства? Может быть, Меркель просто пыталась отреагировать на давление и ловко удерживала блок правоцентристских сил в своем политическом поле? Каковы бы ни были причины, в каждой стране дебаты на тему "мультикультурализм потерпел крах", казалось, знаменуют собой некий переломный момент.

Однако, несмотря на широкое распространение этих дебатов, даже в то время было неясно, что означают эти заявления. Слово "мультикультурализм" (не говоря уже о немецком multikulti) уже тогда звучало для разных людей по-разному. В течение многих лет, да и сегодня для многих людей этот термин, казалось, означал "плюрализм" или просто реальность жизни в этнически разнообразном обществе. Сказать, что вы поддерживаете мультикультурализм, могло означать, что вы не возражаете против того, чтобы в вашей стране жили люди разного происхождения. Или же это может означать, что вы верите в то, что будущее всех обществ - стать великим плавильным котлом, в котором будут представлены все возможные культуры: своего рода миниатюрная Организация Объединенных Наций в каждой стране. С другой стороны, слова о том, что "мультикультурализм провалился", могли показаться некоторым избирателям уступкой в том, что послевоенная иммиграция в целом была плохой идеей и что иммигранты не должны были приезжать. Это даже могло звучать как призыв остановить массовую иммиграцию и даже отменить такую политику. В каждой стране эти разные понимания одной и той же фразы были, несомненно, политически выгодны, давая политикам возможность обнять избирателей, которых в противном случае им пришлось бы избегать. Не случайно каждый из политических лидеров, решившихся на этот шаг, принадлежал к правым политикам и пытался удержать вместе раздробленное политическое движение, которое рисковало перейти в движение.