The White Tiger Extrapolation (СИ)

Шелдон пожал его руку в ответ очень осторожно, словно не был до конца уверен, что знает, как делать это правильно, пробормотал невнятные слова приветствия в ответ, затем оглядел людей, которые по-прежнему пялились на него, и предпочел смыться. Леонард почему-то проследил за долгим взглядом Эвана Родстейна, направленным на удаляющегося Шелдона. Потом тот отвернулся и продолжил разговор со своими знакомыми из высшего света, как ни в чем не бывало. Леонард выдохнул, радуясь, что у Шелдона, по крайней мере, хватило такта промолчать о том, что он знать не знает никаких «тех самых Родстейнов».

Сказать по правде, тогда Леонард не придал этому случаю вообще никакого значения. После того как вечер закончился, они возвращались по домам, по дороге Воловитц заливал, что на этот раз уж точно склеил ту богатую и симпатичную цыпочку, которая весь вечер слушала о его марсоходе, разинув рот, и она непременно ему позвонит. Раджеш по другую сторону от него гундел, что совершенно несправедливо совет директоров придает столь большое значение их активности на таких вот благотворительных вечерах, поскольку возле него постоянно оказываются привлекательные особы, так что он едва может говорить с гостями и в таких темпах ему ни за что не выставиться перед начальством. А выпивать на глазах у босса он все-таки не решался, справедливо полагая, что алкоголь может завести куда угодно, а потерять работу и отправиться обратно в Индию он и без того всегда успеет. Шелдон развивал очередные безумные идеи, включающие в себя природу невидимости, теорию вероятностей и законы путешественников во времени, и ему было, по большому счету, совершенно наплевать, что никто из них его не слушал. Ну а сам Леонард был не в духе, предаваясь невеселым размышлениям о том, насколько серьезна была Пенни тем утром, когда говорила ему, что намерена снова сойтись со своим бывшим. Словом, все было, как обычно.

Позднее, уже по-настоящему размышляя об этом, Леонард припоминал, что видел этого Эвана Родстейна снова, когда они с Шелдоном читали на открытых лекциях для студентов. Тот сидел за одной из задних парт и выглядел достаточно молодо, чтобы сойти за студента, в своем свитере и модно потертых джинсах, так что Леонард его тогда даже не признал. Родстейн ничего не записывал, просто сидел там, смотрел на Шелдона и улыбался вполовину рта. Когда они закончили и к кафедре подошел следующий выступающий, он просто поднялся и вышел за дверь.

Потом Родстейны сделали какой-то немыслимо щедрый вклад в развитие Калифорнийского технологического института, и члены совета директоров, сверх всякой меры довольные, что их мероприятия дают такие высокие результаты, на волне успеха закатили еще один благотворительный вечер. Это вызвало в коллективе море негодования, на которое большим шишкам, впрочем, было глубоко наплевать. Там, на вечере, Леонард снова увидел Родстейна, даже улыбнулся ему, как старому знакомому, неожиданно припомнив его на своих лекциях, но тот едва ли удостоил его кивком. Он направился прямиком к Шелдону и сказал:

– Доктор Купер, возможно, вы не помните меня. Я Эван Родстейн. Меня очень интересуют ваши работы по теории волн. Если вы позволите, это не отнимет много времени… Вы не могли бы разъяснить мне несколько вещей?

Его голос звучал приятно, ровно и уверенно, он говорил так, что становилось ясно, что в предмете беседы он вполне подкован, и это подкупило Шелдона почти сразу же. Он горделиво приосанился, разулыбался во весь рот, поняв, что на таком скучном вечере все же нашелся ценитель его дарования, и принялся отвечать на вопросы по своей теории, немного свысока, но все же с явным удовольствием. Эван Родстейн открыто улыбался и кивал, подливая ему шампанского. Они разговаривали очень долго, Леонарда постоянно кто-то отзывал, втягивая в другие разговоры, он перемещался по залу, но почему-то то и дело возвращался глазами к тому столику в дальнем углу, за которым сидел его необщительный сосед-зануда Шелдон Купер рядом с обаятельным богатеем Эваном Родстейном.

Леонард видел, что руки Родстейна то и дело перемещаются по Шелдону в легких, невесомых, почти незначительных прикосновениях, чтобы на мгновение накрыть его руку, похлопать по плечу, стряхнуть крошку с подбородка, вложить в ладонь бокал шампанского. Прикосновения, которые не значили вроде бы ничего, но которые на самом деле значили слишком многое. Шелдон продолжал трепаться про свою теорию, его глаза горели, и он, конечно же, ни черта не понимал. С его IQ в сто восемьдесят семь баллов этот несчастный идиот ничегошеньки не понимал, подумал вдруг Леонард, и у него отчего-то сжалось сердце.

Не то чтобы он думал, что должен защищать Шелдона Купера от чего-то подобного. Шелдон был вполне взрослым мальчиком, чтобы разобраться, что к чему, и решить, как он к этому относится, так что Леонард избрал политику невмешательства. Он намеренно заставил себя перестать пялиться, и, в конце концов, это стало получаться, даже когда Леонард не прикладывал сознательных усилий.

В конце вечера Шелдон пребывал в приподнятом настроении.