The Woj Way. Как воспитать успешного человека

В августе 1959 года я села на автобус до Беркли с двумя чемоданами в руках и не оборачивалась. На втором курсе я познакомилась со своим будущим мужем Стэном, он учился на кафедре экспериментальной физики. Я каталась по лестнице в огромной картонной коробке (вполне обычное занятие понедельничным вечером в общежитии Шерман Холл) и приземлилась прямиком к его ногам. Мы влюбились друг в друга. Стэн тоже относится к миру скептически. Он вырос в Кракове во время Второй мировой; его семья жила у железнодорожных путей, по которым везли евреев в Освенцим. Нацисты жили у Стэна в квартире, загнав всю семью в две крохотные комнатушки. Они с братом и матерью не погибли лишь потому, что были католиками. Отец работал в изгнанном польском правительстве, которое временно размещалось в Лондоне. После войны Стэн вместе с матерью и братом приехал в Швецию в контейнере из-под угля на грузовом судне. Отцу сказали, что на корабле нет места и нужно подождать следующего. Но следующее судно так и не отчалило. Коммунистическая партия арестовала отца прямо в порту. Он жил в лагере до самой смерти Сталина в 1953 году. Потому неудивительно, что Стэн не доверял властям, еще он весьма скептически относился к историческим документам, о чем я даже и не задумывалась. Он на своем опыте знал: историю пишут (и переписывают) победители.

Поэтому кажется вполне логичным то, что он всю жизнь изучал нейтрино – мельчайшие элементарные частицы, – пытаясь оспорить теории Эйнштейна. Стэн хотел разобраться, как возникла Вселенная, открыть секрет бытия, если можно так выразиться. Уже после нашей свадьбы он получил грант Национального научного фонда, и мы прожили несколько лет в Женеве и Париже. Я сначала поступила в Школу международных отношений при Женевском университете, а потом – в парижскую Сорбонну. Мне нравилось жить в Женеве и Париже, изучать французский и говорить на нем. Потом мы вернулись в Беркли, а затем – в Пало-Альто, где Стэну предложили должность доцента на факультете физики в Стэнфорде. Мы не собирались задерживаться там надолго, ведь должность была непостоянная, но в 1967 году мужа перевели в штат. Нашему счастью не было предела. В 1968 году у нас родился ребенок. Материнство принесло мне немало радости – и проблем.

Стэн с головой погрузился в роль добытчика, чей труд обеспечивает семье стабильное существование и порядок. Работа в Стэнфордском университете была чрезвычайно сложной. Научный сотрудник или публикует свои исследования, или уходит с работы. Муж работал не покладая рук. Кроме того, он постоянно уезжал, выступая то на одной конференции, то на другой. Стэн увлекался физикой высоконергетических частиц, постоянно посещал Брукхейвенскую лабораторию в Нью-Йорке, лабораторию им. Ферми в Чикаго, ЦЕРН (Европейскую организацию ядерных исследований) в Женеве. У нас в одной из комнат до сих пор висит карта мира, где канцелярскими кнопками отмечены все посещенные Стэном места. Кнопок сотни.

Из Стэна получился прекрасный отец, вот только дома он бывал совсем редко. Меня, признаться, такое положение вещей расстраивало, я рассчитывала как-то на большую поддержку, но научилась мириться. Так что задача по воспитанию наших трех дочерей легла на мои плечи. С медицинскими задачами помогали врачи клиники Кайзер в Редвуд-Сити, Калифорния; но советов по воспитанию детей они не давали. Друзья тоже не могли ничего подсказать. Книжки, которые я читала, казались несусветной чушью, пока я не узнала о докторе Споке; он в 60-е годы считался светилом детской психологии. Я прочла его magnum opus – «Уход за младенцами и детьми» (англ. Baby and Child Care). Посыл этой книги тронул меня до глубины души. Он открыл глаза тысячам матерей: «Вы знаете гораздо больше, чем вам кажется… Вы хотите стать лучшим из родителей, но непонятно, что значит быть лучшим. Куда ни повернись – найдется умник, который с готовностью расскажет, как надо поступить. Одна проблема – такие специалисты даже между собой к единому мнению прийти не могут. Мир уже не тот, каким был двадцать лет тому назад; старые методы больше не работают»[6]. Текст будто был адресован именно мне. Старые методы действительно больше не работали – по крайней мере, для меня. Религия и культура, в которой я выросла, не ценили мою личность. Специалистам и властям предержащим мои интересы были безразличны. Я, и только я, знала, что нужно моим дочерям – и мне.