The Задрот

– Что этот делает с тобой? – спросила она, – или ты уже захвачен?

– Спокойно, – поднял Чжи-Хан руки, – церкви масок больше нет. Мы обо всём договорились и они безоговорочно капитулировали. Оставшиеся в живых члены клана Юнхонмун в более-менее вменяемом состоянии вынуты и доставлены, к сожалению, только у Нам-Кью оказалась более-менее целая личность. Остальные частично растворились и их пришлось лечить, но некоторое время им потребуется уход.

Си-Юн порозовела:

– Спасибо… А эта девушка?

– Нам-Кью, – сказал Чжи-Хан.

Названная опустила взгляд в пол. Си-Юн мгновенно потеряла свой лоск и стиснула кулаки:

– Зачем ты привёл её?

– Хм? – Чжи-Хан скосил взгляд на трогательную встречу двух девушек, обе из которых не те, кем кажутся, – ты недовольна?

– Довольна, – буркнула Си-Юн, – мало того, что она проиграла, так ещё и пыталась убить нас.

Похоже, слова её ранили Нам-Кью, которая расчувствовалась. Что было неудивительно – хотя она и понимала, что дочь для неё и клана была лишь оружием и между ними никогда не было тёплых отношений. Следовало ли ждать теперь, что она будет радоваться спасению «любимой» мамочки? Едва ли. Только под влиянием маски и только, чтобы заманить её, она вспомнила, что они вообще близкие родственники, а не просто члены одного клана, поэтому сейчас можно было не надеяться на то, что Си-Юн внезапно воспылает любовью. Она была зла, и всё-таки, любила свою мать, но простить им всё, что произошло и просто мило лыбиться, как это делали другие, не могла. Нам-Кью понуро опустила голову:

– Я виновата перед тобой. Мы делали всё в интересах клана, но…

– Больше нет клана, – сказала как отрезала Си-Юн, смирившаяся с потерей Юнхонмун, – кто это сделал?

– Старейшина Чоль, – ответила Нам-Кью, – он принёс эту проклятую маску и убедил других одеть её, а потом… а потом было уже слишком поздно.

– Я найду этого старого пердуна и выверну наизнанку, – пообещала Си-Юн, – но что ты собираешься делать теперь? У тебя больше нет ни ки, ни клана, ни положения. Ты никто.

– Я думала, у меня есть дочь? – с надеждой спросила Нам-Кью, всхлипывая.

– Правда? Помнится, ты никогда не называла меня так.

– Я не виновата, – ответила Нам-Кью, – у меня не было выбора.

Эту эмоциональную перепалку прервал Чжи-Хан, которому сопливые перепалки обиженной девочки и раненой в сердце матери надоели.

– Так, хватит тут разводить сырость. Си-Юн, ты слишком строга к матери.

– И в сотую часть не так строга, как она была ко мне много лет, – ответила Квон, – так что не считается. Зачем она нам, если у неё нет Ки? Может, стереть ей память?

Такое предложение заставило Нам-Кью оторопеть от шока. Впрочем, если не принимать во внимание родство, на которое она надеялась, то вполне логичное.

– Не буду, – Чжи-Хан вздохнул, – я, конечно, понимаю, что твоя жизнь не сахар, но не надо так прессовать маму. Она и так лишилась всего, что у неё было – силы, семьи, положения, и только оставшись без всего, начала понимать, что ценно, а что нет.

Впрочем, моральной экзекуцией рыжая девушка удовлетворилась, посмотрев на плачущую в уголке комнаты девушку и безразлично взирающего на эту картину Чжи-Хана. Си-Юн никогда не отличалась способностью по-женски чувственно воспринимать мир, поэтому говорила со всей прямотой, и конкретно сейчас – дала волю своему внутреннему садисту, который получал удовольствие, чем ниже опускались плечи и голова матери, тем ему было приятней. И хотелось эту засранку заставить плакать всё больше и больше, чего она и добилась.

Чжи-Хан применил свою технику Юнхон на Нам-Кью и вздохнул раздражённо: