This War of Mine (Ремейк)

Несмотря на успешный прорыв через дюжину засад и перестрелок, морпехи-разведчики не выполнили работу, для которой их готовили: засекреченную, потайную разведку.

— Как правило, в нашей работе, — рассуждает Уокер, — если в нас стреляют, это значит, что мы провалились. Враг не должен нас обнаружить. Мы — самые обученные морпехи во всем корпусе. А то, как нас с вами, сэр, использовали в этой войне — это все равно, что взять Феррари и пустить в расход в гонках на выживание. Мы неплохо справились, но это не наша работа.

Даже если так, большинство морпехов не скрывают восторга от боевых действий.

— Это ни с чем не сравнится. Сражение — это предельный всплеск адреналина. В тебя стреляют. Ты отстреливаешься, все вокруг взрывается в хлам. Все чувства восприятия перегружены, — врывается в личное пространство Эдвардс.

Несмотря на все неурядицы и дискомфорт, настроение в этом адском лагере приподнятое. Морпехи снова спят по ночам — впервые за несколько недель, каждое утро варят кофе на огне, разведенном при помощи взрывчатки С-4, после обеда бегают по несколько километров при жаре, играют в карты, непрерывно закладывают за губу табак и часами делают жимы с импровизированной штангой, которую они соорудили из шестерен и маховиков разбитых иракских танков.

— Черт возьми, да это же просто потрясающе, — заявляет как-то утром капрал, двадцатидвухлетний морпех-разведчик, подогревая свой кофе шариком взрывчатки С‑4. — Поверить не могу, что мне платят за то, что я качаюсь, потягиваю табак и зависаю с самыми крутыми в мире парнями.

Сержант Хеллер все так же пишет длинные письма жене и иногда делится с морпехами помладше мудростью, которой набрался на родных улицах. Как-то вечером он говорит, что если бы писал мемуары о тех днях, когда занимался конфискацией машин, еще до вступления в морскую пехоту, то назвал бы их «Всем по*уй». По словам Хеллера, идеальные место и время, чтобы изъять или даже украсть автомобиль — это среди бела дня на забитой парковке.

— Запрыгивай и вали, и пусть орет сигнализация — никто тебя не остановит, никто даже не взглянет в твою сторону. И знаешь, почему? Всем по*хй. Для моей работы, это был ключевой момент. Наколоть тебя могут только те, кто любит делать добро. Терпеть не могу этих благодетелей. Слава Богу, их не так уж много осталось.

Многие морпехи, с кем общаюсь, скептически настроены по отношению к целям, которые служат оправданием для этой войны — борьба с терроризмом, изъятие оружия массового уничтожения (которое мы так и не нашли). Немало из них признают, что, скорей всего, эту войну развязали из-за нефти. Осматривая из лагеря взорванные здания на горизонте, старый знакомый (Уильямсон) говорит:

— Война ничего не меняет. Все здесь было хреново, еще до того как явились мы — хреново и сейчас. Лично я не верю в то, что мы «освободили» иракцев. Время расставит все по своим местам.

Уокер — один из немногих, кто каждый день продолжает следить за ходом войны в новостях ВВС. Когда по ВВС показывают репортаж о подразделении Армии США, которое случайно расстреляло мирных жителей, он гневно вскакивает и проносится мимо своих сослуживцев-морпехов, мирно дремлющих на бетоне.

— Они только все портят. Идиоты чертовы. Неужели они не понимают, что мир и так уже нас ненавидит?

Подхожу к нему, ставлю руку на плечо, оба смотрим вдаль пустынного пейзажа Ирака.

— Мы победили. Это важно.

Несколько недель спустя. Поездка к болеющей матери во время отпуска.

Сидел в машине, крутя ключи на пальце, и хмуро смотрел в окно.

Погода была мерзкой, холодной, оголтелый ветер гнул деревья почти до самой земли, и складывалось ощущение, что где-то на небе буянит какое-то божество, а может и наоборот, от души там веселится. В любом случае, здесь на грешной земле все попрятались по домам, и лишь неусидчивому мне понадобилось тащиться в соседний городок за чем-то «важным».

Резво сорвался с места, вливаясь в поток машин. Дождь потихоньку усиливался, крупными каплями падая на лобовое стекло, включил дворники и печку.

Где-то через час выскочил из города и промчался по прямой, набирая скорость. Ни попутных, ни встречных машин почти не было, ну кто ещё в такую погоду рискнет выехать за город, но быстро летел вперёд, омываемый дождём и обдуваемые ветром, как крошечный плот, попавший в настоящую бурю.

Радио пропало почти сразу, и ехал в тишине, лишь изредка перекидываясь редкими фразами с самим собой. Дождь лил всё сильнее, где-то вдалеке уже громыхал гром, и небо затянуло так, что видимость была почти нулевая.

Успел бросить взгляд на дорогу, где в свете фар видны были очертания животного, и резко нажал на тормоз, выворачивая руль вправо. Все правила движения, разумные советы в экстренной ситуации, знания, что нельзя резко тормозить на мокрой дороге, всё это вылетело из головы. Машина скрипя тормозами пошла в занос, скользя по воде, как по льду, они почувствовали удар, сбивая бедное животное, и вылетели с дороги в кювет, начиная кувыркаться, как заведенная игрушка.