Тяпкин и Лёша

Наконец они доползли до места, где кончался подпесочный ход и начиналась круглая, как половинка от разорванного мяча, комната. Лёша попрыгал внутрь этой комнаты, а Тяпкин поднялся на четвереньки и стоял так, разглядывая то, что увидел.

В общем, тут было красиво. Стенки были из белого песочка, очень чистые, стол и диван из жёлтого песочка, и сверху очень плотненько всё выложено чешуйками еловых шишек, получался такой красивый узор.

«В Москву приеду, я такие диванчики у нас на горке построю! – подумал завистливо Тяпкин. – И пусть Танька подавится. И Маринка. И Ленка. Ишь какие дедки-бородедки, как выдумали сделать!»

На стене над столом были сделаны полки, на них постелены чистенькие листочки подорожника и малины, а на листочках стояла посуда. Сразу Тяпкин даже не мог понять, из чего она сделана, потом понял: из половинок речных раковин, очищенных и отполированных до блеска. В свете синих деревянных лампочек эта посуда светилась, как волшебная.

Стол был накрыт скатертью из толстой, красивой паутины. Практичный Тяпкин зацепил пальцем за край и тихонько потянул, но паутина и не думала рваться: она была очень прочная. В дальнем полукружии комнаты стояло семь кроватей, на них, закрывшись теплыми коричневыми одеялами, спали семь старичков.

– А чего они спят? – удивился Тяпкин. – Заболели?

– Нет. – Лёша подбежал к одной из кроваток. – Они днём всегда так спят. Они ночью ходят.

– А мой дедушка никогда не спит, – похвастался Тяпкин. – Он днём разговаривает, а ночью книжку читает.

– А очки? – вспомнил Лёша.

– В очках читает книжку.

– А сны видит в очках, ты сказал.

– Видит… – Тяпкин вспомнил, что иногда, когда он просыпался рано утром, то заставал деда спящим. – Дедушка только утром спит. И тогда видит.

– Дедунь, – ласковым, нежным голоском позвал Лёша и присел на корточки возле кроватки. – Дедунь, это я пришел!

Старичок отодвинул одеяло, потянулся, причем Тяпкин услышал, как громко захрустели у него все кости. Это напоминало хруст сухих сосновых шишек, припасенных для самовара. Потом старичок быстро сел на кровати, опустив тоненькие ножки, схватил Лёшу за щеки и поцеловал его вытянутыми толстыми губами. Втянул шумно воздух, точно как Лёша, когда хотел понюхать козленка, потом снова поцеловал его, погладил по спине, по животу, засмеялся тихонько.

– Лёша… – сказал он слабым, добрым голосом. – Где ты пропадал? Я так скучал по тебе!

«Мамка бы мне как дала! – подумал Тяпкин. – Сказала бы: «Я волнуюсь, с ума сошла, а она хо-одит!..» А этот: «Лёша, Лёша, где пропадал!..»

– Вот видишь! – сказал Тяпкин вслух. – Тебя же Лёшей зовут. Я же знал.

– Это здесь. А там не зовут Лёша, – огрызнулся Лёша неохотно, видно, не хотел посвящать старичков в свои внешние дела.

– Это кто? – спросил старичок и строго посмотрел на Тяпкина. – Кого ты сюда привел, Лёша?

– Я у них живу, – промямлил Лёша. – Я его в гости позвал.

– Его? – удивился старичок. – Это же девочка.

– Он не девочка, – возразил Лёша. – У него волос нет на голове. Он мальчик.

– Она девочка, – твердо сказал старичок, слез с кровати, аккуратно закрыл её коричневым одеялом и потер лицо ладошками.

– А вы водичкой разве не умываетесь, когда встаете? – заинтересованно спросил Тяпкин. Он не любил умываться.

– Нет. – Старичок усмехнулся: – Зачем? Так и сгноиться недолго. Вода – вещь ненужная.

– Меня мать заставляет умываться. Говорит всё время: «Люба, умойся, Люба, умойся!» Прямо надоело.

Тяпкин из подхалимажа представил мать в очень неприглядном свете, у него и голос даже стал брюзгливый и противный.

– У тебя лицо другое совсем, – возразил Лёша. – У тебя мягкое лицо и пахнет кожей. А у дедушки жесткое и травой пахнет. – Лёша вздохнул. – У него хорошая мать. Она мне молочка давала, и сахарку, и ещё блин.

– Блин – это очень вкусно, – сказал старичок грустным голосом.

– Блин – пища боков, – вспомнил Тяпкин.

– Говорят: пища богов, – поправил его старичок. – Я знаю. Я давно живу.

– Мама говорит: пища боков. – Тяпкин вздохнул. – Мама вечером ещё будет блины печь. Я тоже блины люблю. С вареньем.

– Я один раз ел блин, – сказал старичок. – Очень давно, когда я такой, как Лёша, был. Мне девочка одна давала. Только она красивая была девочка, у ней волосики были белые с бантиком и на штанишках кружавчики белые. И платьице белое с кружавчиками.

Старичок улыбнулся, вздохнул и сел на диван, поскрипев сухим телом по шишечным чешуйкам.

– У меня нет такого платьица, – обиженным толстым голосом сказал Тяпкин и посмотрел на выпачканные песком рукава и грудь пижамы.

– У тебя, тоже красивое платье, – вспомнил Лёша. – Такое красное, в белый горошек. Мне нравится.

– У меня волосиков нет, – грустно возразил Тяпкин.

– Я не люблю волосы, – скривился Лёша. – Ерунда какая-то! Только всякие листья сухие цепляются, иголки от елки!..

– Да, в общем… – сказал старичок и поразбирал пальцами спутанную зеленоватую бороду. – А молочка я тоже очень давно не пил.

– Лёшк! – мрачно сказал Тяпкин. – Я пойду. А то мне знаешь как мать даст!

– Пойдем… – Лёша вздохнул и погладил дедушку по худенькой коленке. – Я пойду, дедуш. Я у них буду жить теперь.