Тяжело ковалась Победа

Эти слова царапнули по сердцу, его задело это, и решил он при следующей встрече выяснить до конца, что она имела в виду.

Увидев Клаву через несколько дней в огороде (она сжигала траву и мусор), спросил:

– Может, за что сердце на меня держишь?

– С чего взял?

– Может, винишь в чем? – в лоб спросил Николай Иванович, чтобы опять не мучиться в догадках. – Так говори!

– Ха-ха-ха, – нервным смехом взорвалась Клава, – а полковники-то на что? – и со злобой бросила: – Если бы от тебя, то вытравили бы, чтобы не связываться. Зачем же дураков-то плодить, Коля? – Клава бросила грабли и ушла в дом.

Весь вечер потом его преследовало чувство вины перед Клавой: вместе жили, дом сообща строили, а из-за упрямства вот так все получилось.

В феврале Клава родила дочь и назвала ее Верой.

А в мае у Николая Ивановича родилась дочь Оленька. После декретного отпуска Наталья не вышла на работу – вначале девочка все что-то прихварывала, а там причина за причиной – да так и осталась с ребенком при доме и при муже.

Судьбой Наталья была довольна, вот только денег теперь ей не хватало: своей-то зарплаты не стало. Часть зарплаты мужа уходила на алименты, другая – на покупку стройматериалов, а на еду – только-только…

Клава все так же работала медсестрой (ребенка в садике держала), на полставки участковым – врачей не хватало – и еще бегала по домам, уколы инвалидам делала.

– Ну как, посадил иждивенку на шею? – с издевкой кричала при встрече Клава.

– Тебе-то что?

– Дураков жалко.

– Себя лучше пожалей, – Николай Иванович намекал на полковничье отцовство. – Что-то больше не едет?..

– Не мучь себя. Спи спокойно. Приедет.

От таких разговоров оставался неприятный осадок. Николай Иванович долго потом переживал, поэтому старался избегать их. Из каждого рейса он привозил, собирая по дороге, то бревнышко, то доску, то несколько кирпичей, и постепенно, день за днем дом преображался. А где-то лет через семь-восемь стал лучшим в округе.

С алиментами Наталья скрепя сердце мирилась, но когда муж укладывал в вещмешок гостинцы для своей Машеньки, она не находила места. Наталья решила не заводить скандалы, а стала действовать по-своему. Как только Николай Иванович начинал собираться к дочери, Наталья ложилась в постель и начинала постанывать, жалуясь на головную боль, тошноту, слабость…

Николай Иванович откладывал поездку – суетился возле жены, бегал в аптеку, подавал лекарства. На следующий день, когда муж уходил на работу, Наталья отправляла по почте причитающиеся деньги, продукты из вещмешка выкладывала на стол, пила с Оленькой чай, а к приходу мужа снова ложилась, завязав голову влажным платком.

Болезненность жены сдерживала Николая Ивановича от возмущения, хотя в душе разгорался протест. Он готов был высказать ей все, что накипело, но жалобные стоны Натальи охлаждали его пыл.

– Не делай так больше, Наташенька, – еле сдерживая себя, говорил Николай Иванович.

– Я же как лучше хотела, – с тяжелым вздохом отвечала жена. – Они же там деньги твои ждут. Или ты яблок и конфет для больной жены пожалел?

И тут Николай Иванович, к стыду своему, припоминал, что он и в самом деле ни разу не привозил домой гостинцев.

Несколько раз Николай Иванович ездил к Машеньке прямо из гаража после рейса, чтобы Наталья не знала, но это не всегда удавалось, а потом и вовсе перестал. Но привычка покупать в рейсах фрукты или пряники осталась. Покупал он на «левые» деньги – от попутных пассажиров. Проходя мимо Клавиного дома, подзывал к себе Верочку, если она играла во дворе или работала в огороде, раскрывал свою авоську и говорил:

– Бери сколько хочешь!

Верочка – вылитая мама: беленькая, шустрая – запускала ручонку в сумку и каждый раз, сверкая глазенками, смотрела на дядю Колю, не решаясь много взять.

– Бери, бери! – улыбался Николай Иванович, видя, с какой радостью она вынимает пряники или яблоки, и сам словно душевных сил набирался. Иногда Верочка встречала его у калитки и спрашивала:

– Ты из рейса, дядя Коля?

– Нет, Верочка, – прятал глаза Николай Иванович, испытывая неудобство и стыд перед ребенком за свою забывчивость, – сегодня в ремонте стоял.

Ежемесячно отправляя алименты, Наталья по нескольку раз пересчитывала сумму, прикидывая в уме, что могла бы купить на эти деньги: «румынки» или платье, а если подкопить, то и шубку для Оленьки или что-нибудь из мебели – хоть ту же оттоманку с красивой обивкой, какие недавно завезли в магазин. Ей становилось до того жалко этих денег, что когда ее очередь доходила до окошечка, она не выдерживала и в сердцах швыряла их кассиру. В такие дни Наталья молча ставила на стол ужин и усаживалась в сторонке на свой сундук, откуда наблюдала, сжав пухлые губы и перевив полные руки на высокой груди, как проголодавшийся муж уплетал щи да кашу, не ведая о ее мыслях.