Тяжелые годы

– Тогда она, возможно, будет сопровождать его, – сказала Катерина. – Может случиться, что мадам Тонтэр меня еще больше полюбит после этого!

Она умолкла и прикоснулась рукой к рукаву мужа, так как они вышли на открытое пространство, миновав каштановую рощу, и неподалеку от себя увидели Джимса и Потеху, стоявших над убитой птицей.

Горячая волна гордости и радости заполнила сердце Джимса, когда он увидел приближающихся отца и мать. Потеха, точно ощетинившееся сказочное чудовище, радостно помахивала огрызком своего хвоста. Глаза мальчика загорелись огнем, когда он увидел, что мать с глубоким интересом смотрит на его добычу, а отец, сбросив на землю мешок, с нескрываемым изумлением изучает великолепную птицу и стрелу, пронзившую ее насквозь.

Катерина исподтишка наблюдала за мальчиком, между тем как оба дорогих ей существа, побуждаемые охотничьими инстинктами, устремили все свое внимание на убитого индюка. Глаза мадам Бюлэн сияли, и когда Анри, насытившись видом птицы, поднял глаза на жену, он, по-видимому, прочел ее мысли, так как ласково положил руку на плечо Джимса.

«Как похож этот мальчик на свою мать, – невольно подумал он. – Разница лишь в его серых глазах и светлых волосах, которые он не иначе как унаследовал от ее никудышного братца, Эпсибы Адамса, этого вечного бродяги, неукротимого вояки и на редкость славного парня!» Анри Бюлэн был вдвойне счастлив сейчас, видя, с какой гордостью его жена смотрит на их сына. Не будучи в состоянии сдержать восторга, она принялся восхвалять подвиг мальчика.

– Какой меткий выстрел! – воскликнул он, низко наклонясь, чтобы лучше разглядеть и птицу и стрелу. – Прямо насквозь, от крыла до крыла, точно пулей! И до самой бородки вошла в птицу! Вот уж никогда не поверил бы, что у тебя, мальчонок, хватит сил так натянуть тетиву! И ты говоришь, что выпустил стрелу вон оттуда? Право, не верится даже! Такая меткость впору была бы вождю Трубке, Белым Глазам или Большой Кошке, а не такому мальчику.

Так назывались индейцы племени конавага, друзья Бюлэна, обучившие Джимса стрельбе из лука, и не кто иной, как сам вождь Трубка, изготовил для него лук из отборного, прекрасно высушенного ясеня.

Семья Бюлэн снова пустилась в путь, а солнце опускалось все ниже и ниже, и все гуще и длиннее становились тени среди деревьев. Благодаря приближению сумерек и люди и собака подвигались вперед столь бесшумно, что ни один не слышал шагов другого. Это объяснялось инстинктом, приобретенным вследствие долгого пребывания в глуши и безлюдье. Прошло с полчаса, и вдали снова засияло небо, рдевшее на западе, а потом показались луга с разбросанными на них липами, каштанами и орешником. Наконец, достигнув обширного луга, откуда открывался вид на илистый скат, спускавшийся в запретную долину, на которую смотрели Бюлэны, отдыхая на Беличьей скале, путники издали завидели свой дом.

Он был расположен в маленьком углублении, казавшемся миниатюрой большой долины, и представлял собой хижину, сложенную из обтесанных бревен. При этом бревна не были стоймя укреплены в земле (так строились часто дома в те времена, причем такое сооружение предпочтительно возводилось вокруг огромного пня, игравшего, таким образом, роль стола), а были положены друг на дружку. Хижина была низенькая, но производила впечатление веселого домика, с большим количеством окон, чем позволил бы себе прорезать, живя в такой глуши, более осторожный человек. В одном конце домика находился огромный очаг, сложенный из глины и камней. Тут царил уют и комфорт, так как Анри Бюлэн создал самое лучшее, на что только он был способен.

После мужа и сына Катерина ничего так не любила, как свой дом.

Из его окон, абсолютно ничем не защищенных от врагов, открывался великолепный вид на восток и запад, на север и юг. Домик со всех сторон утопал в цветах (за которыми ухаживала сама Катерина), не перестававших цвести вплоть до первых заморозков. Также к самому дому прилегал огород, сад из ягодных кустов и птичники, построенные из каштанового дерева. Случись чужестранцу попасть сюда, он не поверил бы, что этот домик расположен на окраине дикой глуши.

Почти к самому огороду и саду Катерины подходили возделанные Анри Бюлэном поля, в общей сложности десять акров земли. Пахота кончалась у липовой рощи, из которой Анри за предыдущий месяц извлек свой годовой запас сиропа в пятьдесят фунтов и в четыре раза больше липового сахара[2].

Вот эти драгоценные владения, которые Катерина не променяла бы на все богатства мадам Тонтэр, путники завидели, едва они стали спускаться с зеленого ската маленькой возвышенности.

Но вдруг покой, окутавший дом, поля и луга, был нарушен пронзительным криком, от которого кровь застыла в жилах у людей. Казалось, от этого крика замерли все другие звуки в воздухе, испуганно метнулись в сторону, и даже флегматичный бык, остановившийся у хлева, вздрогнул от испуга. Одновременно с криком показалась человеческая фигура, вынырнувшая из зеленеющих ягодных кустов Катерины.