Тяжелый дивизион

Несколько саперных солдат приколачивали еще истекающие смолой перила вокруг высокого помоста, поднявшегося на четырех тесаных столбах. Долина была ровным, как бильярд, и таким же зеленым дном широкого ущелья. Спрятанная порослями и бурьяном, громко, как бесконечный поезд из множества мелких вагонов, неслась только что сорвавшаяся с гор весенняя река. Дно ее, все в камнях, жило в быстром течении. Даже тяжелые обрывки скал дрожали под напором холодных прозрачных струй и каждый момент были готовы сорваться с места. Двумя неровными, мягко сползающими к долине стенами шли с обеих сторон лесистые горы. Над горами клубились редкие, почти прозрачные туманы. Но над самой долиной застыло зеркально чистое, ровное небо.

Приходившие части занимали места по указанию поручика в широких галифе и высоких, до колен шнуровых ботинках. Поручик бегал по полю, как борзая, не уставая и не убавляя свой длинноногий рысистый бег. На груди у него метался бант из широкой алой ленты, которая, несомненно, предназначалась для праздничного убора румынской девушки. По его указке части строились четырехугольниками. Солдаты сейчас же садились на траву, и знамя в чехле одиноко вставало над ними серым заостренным столбом.

Какой-то человек в черной куртке то и дело взлетал по лестнице на помост и кого-то высматривал из-под ладони, сбегал вниз, посылал куда-то мотоциклы и автомобили, подбегал к группе командиров пришедших частей, успокоительно улыбался и опять убегал в толпу.

Наконец на мосту послышались звуки музыки, и большой объединенный оркестр вступил на поляну.

Музыка ударила, подняла толпу «Марсельезой». Кое-где слетели со знамен серые брезенты, и из-под них сверкнули на солнце алые копья еще не расправивших складки атласных полотнищ.

Перед оркестром редким, необычайно эффектным развернутым строем, человек от человека на сажень, шли летчики. В кепи из бархата с позументом, в мягких, по ноге сапогах, они выглядели гостями-иностранцами. Они шли, склонив голову набок, шли легко, как ходят под музыку приученные к строю люди, и все разбегались перед ними, оставляя пустою всю полосу долины, от трибуны и до моста.

Комкор подкатил на автомобиле. За ним подлетели в колясках, верхом на конях штабные. Генерал вышел из машины и внизу, у помоста, остановился с группой офицеров. На генеральской груди краснел скромный, но заметный бант. Генерал разглаживал приятную рыжеватую бороду и прямо, как на смотру, держал высокую грудь и откинутые назад дородные генеральские плечи.

Генерал долго ходил по траве у помоста, не вступая ни с кем в беседу, и только офицер в черной куртке несколько раз суетливо подлетал к генералу, размахивая руками и показывая в сторону моста.

— Едут! — крикнул наконец офицер, стоявший с биноклем на трибуне.

— Господа, все готово, — подбежал черный к группе штабных.

— Прекрасно, — сказал генерал, — пора начать. Люди устали.

У моста раздалось «ура», и взвилась пыль.

Кто-то уже бежал туда. Кого-то на руках выносили из автомобиля и несли почти бегом через лужайку.

Теперь «ура» кричала вся долина. Сидевшие вскочили. Знамена расправляли крылья глубокого алого бархата. Офицеры выстраивали ряды. Уже нельзя было из-за стены Людей, столпившихся у помоста, видеть дальние части.

Летчики сомкнули ряды.

Помост с четырьмя укрепленными по углам полковыми знаменами летел над толпой кораблем, подставившим трепещущие алые паруса ветру.

Генерал и двое штатских, приехавших на автомобиле, взошли на трибуну.

Генерал подошел к перилам вплотную и положил руки на строганую жердь.

— Тише, тише, смирно! — пронеслось по рядам.

Поле не сразу, но замолкло. Наконец стало слышно, как хлестко треплет ветер полотнища знамен.

— Товарищи, ребята! — крикнул генерал.

Ряды дрогнули и зашептались.

— Мы все, русская армия, от рядового до генерала, объединены сейчас общей радостью. Наша страна завоевала себе свободу. Мы гордимся этой свободой и не отдадим ее никому.

Грохот аплодисментов заглушил горную реку.

— Мы не употребим эту свободу во зло своей родине. Мы покажем, что мы достойны и нашей великой родины, и этой свободы.

Опять генерал ждет, пока смолкнет новый неистовый взрыв криков и аплодисментов.

— Враги говорят, что свобода погубит армию и страну. Я, генерал и ваш начальник, говорю: нет! Этому не бывать! Тем, кто под этим предлогом хочет расстроить наши ряды и нанести удар революции, мы дадим по рукам! — Последние слова генерал выкрикивает так громко, что они долетают до самых дальних рядов.

— Ура! — кричат ряды.

— Тем, кто хочет сорвать нашу общую работу, мы ответим нашим гневом и ненавистью. Солдаты и офицеры революционной армии, отныне вы — одна семья, Вы — братья. Нет места вражде. Да здравствует взаимное уважение!

Шумная, бурная радость сталкивает с места, смешивает ряды.

Отдельные люди, крича и размахивая фуражками, откуда-то из глубины рядов пробиваются к трибуне.

Тогда генерал снимает фуражку, машет ею в воздухе и кричит:

— Все знамена и флаги — ко мне! Музыка — «Марсельезу»!