Тяжелый дивизион

... — Михо, — встревоженно сказала хозяйка. — Стоит ли говорить о политике?

— Я принесу вам один документ, — сказал, вставая, помещик. Шаркая мягкими подошвами без каблуков, он прошел в кабинет и пришел оттуда с картой, охваченной роскошным тисненым переплетом.

— Вот наша Rumania Маге, Великая Румыния, какою представляем ее себе мы, румынские дворяне.

«Великая Румыния» массивным шаром катилась к Черному морю по жирной синей нити Дуная. Она включала в себя и Бессарабию, и Буковину, и Банат, и Семиградье, и Добруджу, и даже Одессу и Аккерман.

— Но ведь это утопия! — вскричал пораженный Андрей.

— Вы увидите эту карту, — с гордостью сказал помещик, — в доме каждого румынского боярина, независимо от его ориентации. Разница только в том, что одни сначала хотят с помощью России отторгнуть у Австрии Семиградье, другие — с помощью Германии вернуть Бессарабию. Только в этом разница. Можете мне поверить.

— А вы сами, мосье? — вызывающе спросил Оболенский.

— Я подчиняюсь воле моего короля, — склонил голову старик, — которого, как и весь род его, я глубоко чту.

«Dixit{20}, — подумал Андрей. — Гогенцоллерны импонируют ему больше Романовых».

Хозяин сложил карту и завязал шелковые шнурки переплета.

— Прошу вас, — сказал он, — это настоящий шартрез. Последние бутылки... Монахи разучились делать хорошие ликеры. Гибнет старинное удивительное искусство собирания трав и приготовления напитков.

Полковнику и Андрею отвели просторную комнату с окнами в сад.

— Черт-те что! — сплюнул на клумбу полковник. — И этот рамоли... Туда же! Мечты завоевателей! А вы знаете, каким путем заслужили эту прекрасную постель?

— Не имею представления.

— Французский язык, но еще больше — белые перчатки.

Андрей вспомнил, что, вставая из тарантаса, он машинально извлек из кармана шинели завалявшиеся там еще со времени отпуска старые белые перчатки.

— Ведь тут полон дом офицеров. Но все спят в пустых флигелях на полу.

— А вы взяли титулом?

— Ха-ха-ха, — расхохотался полковник. — Я такой же князь, как и вы. У меня, правда, княжеская фамилия, но Оболенскими без титула хоть пруд пруди. Сам я в князья не лезу, но когда меня называют князем, я не возражаю. Что от этого меняется? — заявил он голосом удовлетворенного человека и подбородком поправил завернувшееся на плече одеяло.

По дороге на Романь выпал первый снег, и на улицах веселенького южного городка оснеженные деревья обступили просвечиваемые насквозь особнячки. Спать пришлось в пустом номере гостиницы на складной койке. Мигулин примостился на охапке сена на полу, Ночью вперемежку стучали зубами от холода.

В кафе подавали только мамалыгу и жидкий кофе. На обед предлагали желтовато-серый соус с кукурузным хлебом.

Магазины были пусты, как после ремонта. Вино надо было покупать тайком, с заднего крыльца. Ром походил на противотараканью жидкость. Кюрасо было поддельно, невзирая на высеченный в глине кувшина крестик. Шло повсеместное вселение штабных в обывательские квартиры. Спекулянты предлагали на улице обменять русские деньги выше курса. Лея катастрофически падала.

В Бакеу стоял штаб корпуса. Центр был наряден и напоминал Европу.

Предместья поражали нищетой и извилистыми улицами во все стороны, где только позволяли отроги гор, вплотную подошедшие к городу. Здесь было кафе с зеркальными стеклами, в котором сохранились отдающие краской пирожные и какао.

В одном семейном интеллигентном доме Андрей получил комнату на несколько дней.

Хозяйка кончила консерваторию в Бухаресте. Была заочно влюблена в Париж и рассматривала и расспрашивала русского с любопытством гида, попавшего в чужой и далекий город.

Вечерами к ней приезжал из лагеря ее родственник — офицер — на лошади, худой, как забор, и маленькой, как пони. Его ноги болтались у самой земли. Садился он на нее, как садятся на велосипед.

Офицер улыбался Андрею всеми не знавшими еще бормашины зубами и говорил все те же несколько фраз на плохом французском языке. Он был настроен весьма невоинственно и не скрывал этого нисколько.

В штабе корпуса рассказывали о неудачах румынской армии так, что трудно было отличить истину от анекдота. По словам штабников, румынская армия уже не существовала. Держится еще пока одна Железная дивизия. Остальных всех сняли с фронта и отправили в тыл для переформирования. Фронт от Кимполунга до Дуная держат русские. На бухарестском направлении фронт еще не остановился, и там возможны неожиданности.

Дивизион подошел через три дня и немедленно был двинут по горной дороге на запад. Управление разместилось в большой деревне Григорени на перевале, укрытом от ветров со всех сторон. Здесь избы зажиточных крестьян стояли у самого шоссе, выставив к дороге обвитые хмелем и виноградом террасы. На задворках начинались в обе стороны крутобокие холмы. Каменные стены и плетни отделяли квадраты виноградников от огородов и скудных садов. За холмами поднимались террасами лесистые горы, уступы которых спрятаны были от взоров стоящих на дороге, потому что она пролегала по самому дну узкого ущелья.