Тяжелый дивизион

— Хм, дрянь. Что такое дрянь? Это уже не дрянь, это могила. Ну да, могила! — крикнул он полным голосом и вдруг перешел на шепот: — Я знаю, что армия больше наступать не будет, это факт. Это все прапорщики знают. А раз так, то все надежды на кредиты кончены. Все ползет, как паутина. Я вижу… Я теперь беру в руки сто рублей или акцию, смотрю на нее и себе не верю, что это у меня в руках — акция или пипифакс. Мы больше не союзники. Денег нам больше не даст никто. А если дадут, то знаете, какие будут условия?! Америка предлагает паровозы. Спрашивают хорошие деньги. Но это им мало. Они дают советы. Послушаешь их — благодетели. Какая забота! А все дело в том, что они хотят захватить в свои руки контроль над всей нашей железнодорожной сетью. Вы понимаете, какой кусочек! Я знаком с этими господами из Чикаго. Поверьте мне — таких живодеров мир еще не видел. Они еще себя покажут. Ай, я не знаю, что это за время. На эту русскую армию все так надеялись.

— Ну, не век же будет все так идти. Должно же что-то измениться…

— Так когда же оно изменится? Слушайте, мне этот говорил, — опять громкая фамилия, — что Керенский имел беседу с послами, и они ему прямо все и сказали, Они ему нарисовали картину. Они ему показали, кто хозяин. Он как угорелый помчался на фронт… Ай, от всех этих дел болит голова. Послушайте, вы, в промышленном комитете… Скажите, что теперь будет с нашей промышленностью? Можно теперь деньги вкладывать в промышленность? Что это такое, что банки теперь дерутся с промышленностью? Что это значит? Что они, с ума сошли?

— Банки ведут правильную линию.

— Какая же это правильная линия, когда фабриканту нельзя получить рубль в кредит! Когда банки дерутся за каждый аванс. Чтобы от них рубль получить, так нужно просить, как милостыню.

— Вы читали «Банковский вестник»? Там достаточно отчетливо сказано, что банки не считают социально-экономическое положение в стране благоприятным для вложения капиталов в промышленность.

— Но отчего же должна страдать промышленность?

— А, бросьте, кто страдает? Промышленники сами понимают положение. Если они говорят другое, так потому, что им нужно оглядываться на рабочие организации. Эти комитеты, советы берут за горло предпринимателя. Рабочие обнаглели. Надо дать хорошо по рукам, Вот на Гужоне — там правление предложило Временному правительству взять заводы на себя. «Пожалуйста, мол, попытайтесь справиться со всей этой шурой-мурой, которую вы же завели. А мы посмотрим, поучимся». Хозяева готовы закрыть заводы хоть завтра. Или вот Смирнов, текстильщик, закрыл фабрики, и все. Он-то как-нибудь просуществует, а вот как господа товарищи? Вот как вылетит полмиллиона товарищей на улицу — посмотрим, понравится ли им революция. Вот банки и ведут линию на такой удар.

— Но ведь теперь война. Как же это?..

— Так ведь правительство сейчас само сокращает заказы. Союзники больше в долг не дают. Оплачивать нечем. Американцы разлетелись было, сенатора прислали, комиссию. Ну, сенатор посмотрел-посмотрел и уехал… А теперь вот Бахметьев сообщает — в Вашингтоне-де заметно охлаждение к вопросу о развитии русско-американских отношений. Из знаменитых трех миллиардов американских кредитов на нашу долю достанутся, очевидно, слезы. А как же иначе? Вот и получается: денег нет, угля нет, нефти нет, с дровами провалились — так что же вы хотите? Вы думаете, если учредительские капиталы растут, так это промышленный расцвет? Бумажных денег много, вот и все. — Он помолчал. — Теперь так: удастся Керенскому провести смертную казнь на фронте — будут деньги, не удастся — фига с маслом. Удастся голодовкой согнуть рабочих — получим заем, не удастся — та же фига. Что ж голову под крыло прятать…

— Веселые вещи говорите, Николай Яковлевич… Значит, в учредительные общества вкладывать деньги вы не советуете?

Ответа не последовало. Должно быть, Султанов просто махнул рукой.

— Что же тогда покупать? Землю нельзя, акции нельзя, заводы нельзя; бриллианты, что ли?

— Советовать не решаюсь, слишком ответственно.

— Сумасшедший дом какой-то. Поеду к Кутлеру, у него связи с заграницей.

— Увидите Пальчинского, передайте ему…

На Плутархе липкий голубой коленкор и кожаный корешок. Так переплетают томики Теннисона…

Голос хозяина глухо рокочет за дверью. В передней гость шаркает калошами по линолеуму. В столовой горничная звенит посудой.

Нет, война — это не фокус. Часы — это не циферблат и стрелки. Часы — это механизм. Но понять механизм можно, только зная механику, законы, управляющие движением колес и маятников…