Тяжелый дивизион

Злость, досада, пусть даже понятная, — зачем она? Она как черта углем на белом мраморе. Неужели со временем возникнет в его представлении об Елене рисунок какого-то нового лица?

Перед отъездом Соловин, услав вестовых, сделал беглый просмотр фейерверкерского состава:

— Осипов — солдат. Чудит, но вести бой будет. Гаврилов — тоже. Щусь из-под начала не выйдет. Ягода путается со Стеценкой. Тут нужна подпора. Надо из четвертого орудия перевести в первое Борщева. Вот Бобров, — тут Соловин закрутил бороду, — убрать этого парня к черту…

— А может быть, их позвать и поговорить? — предложил Андрей. — Все станет ясным своевременно.

— Это уж вы сами новые методы применяйте, — сухо оборвал Соловин. — Не умею.

Но с отъездом Соловина Кольцов вспомнил предложение Андрея и решил, что предложение дельное.

— Только давайте совместно, — просил он всех офицеров.

— Полагалось бы через комитет…

— И то верно. Какого черта нам путаться? — сказал Архангельский.

— Почему комитет? — загрыз ногти Кольцов. — Это же оперативная работа.

— Комитет надо всячески втягивать…

— Позовем представителя.

Человек восемь фейерверкеров и Табаков, представитель дивизионного комитета, сидели в офицерской палатке.

— Ребята, — сказал Кольцов, — послезавтра будет бой. Нам дали четыре тысячи снарядов. Все батареи засыпаны снарядами, вы знаете.

— Само собою, — закачали головами фейерверкеры.

— Подготовка будет длиться дня три. Придется поработать.

Фейерверкеры сидели, раскачиваясь на неудобных, подгибающихся офицерских койках.

— Так вот, ребята. Как вы на этот счет?

Фейерверкеры смотрели друг на друга.

— Надо бы в таком разе народу подсыпать. Из передков кого… — сказал Щусь.

— На второй день руки отнимутся, — поддержал Гаврилов.

— Подсыплем, — согласился Кольцов, довольный тем, что разговор сразу пошел по-деловому. — Люди будут. Людей хватает. И даже если гаубицы будут сдавать, в армейском парке сто гаубиц есть для пополнения.

— Здорово, можно сказать! — обрадовался комитетчик. — Вдарить можно.

— А комитет как? — спросил вдруг Бобров.

— Насчет кого? Насчет людей? — снаивничал Табаков.

— Насчет бою.

— А что ж насчет бою? Не царский — Временного правительства приказ. Надо поддерживать. На нашей территории оборона, без аннексий и контрибуций. На чужую землю не пойдем, — закручивал и раскручивал длинный ус Табаков. — Перед боем прапорщик Шнейдеров по батареям пойдет, разъяснять будет. Как от Совета рабочих и солдатских депутатов объяснения…

— А если кто против боя? — спросил, покраснев, Ягода.

— Как так? Кто могёт, ежели комитет… — вскипел Табаков и посмотрел на Кольцова, как смотрят в подстрочник на экзамене.

— Засыпься с твоим комитетом, — буркнул Ягода.

— Ну, бузотеров мы в случае чего под ноготь…

— Э, в пехоте бы тебе сказали, браток…

— То пехота, — счастливо протянул Табаков. — Что ж ты пехоту с артиллерией равняешь?

— Значит, будем, ребята, готовиться, — поспешил резюмировать Кольцов. — Если где что, ко мне валите, ребята… — Он вдруг замялся.

— Слушаем, господин капитан, — сказали фейерверкеры.

— На кой черт нужно было их собирать? — первый же стал недоумевать Кольцов.

— Я ведь говорил, — издевался Архангельский. — Это дело комитета. А раз комитет за нас, так чего же бояться?

— Никто не боится, — обозлился Кольцов.

— А как же, собственно, дела в пехоте? — спросил Зенкевич.

— Говорят, наш корпус наступает. На митингах решили… А вот у соседей плохо.

— Это в Семьсот третьем, Семьсот четвертом полках? — спросил Перцович. — Так ведь это, я вам скажу, сброд. Ни одного действительного, ни одного пятнадцатого года. Всё запасники да детишки девятисотого года. Офицерам там житья нет. В нужники компанией с наганами ходят.

— Это к ним Стеценко повадился? — спросил Кольцов.

— Он вообще связан с большевистской организацией всей армии, — пояснил Андрей.

— Когда этих бандитов вешать будут? — спросил Перцович.

— А теперь начнут, вероятно. Иначе от армии ничего не останется.