Тяжелый круг

Пытался вникнуть в происходящее на экране, однако это было делом совершенно безнадежным. Тому обрадовался, что кто-то из сзади сидящих произнес слово «Эсмеральда», — узнал хоть, кто тут главная героиня. И продолжал изумляться: «Неужто впрямь Виолетту интересует это?» Покосился краешком глаза на нее и даже испугался: что с ней — до крови прикусила верхнюю губу, глаза полны слез, и никого не видит и не слышит она вокруг, даже и его, не украдкой, а прямо на нее обращенного взгляда не чувствует? Олег оглянулся назад — еще несколько зрителей и зрительниц, человек около десяти и все вроде бы не молодые, во всяком случае, много старше их с Виолеттой. Смотрят спектакль молча, внимательно, однако заметили, что Олег головой вертит, вопросительно кинули взгляды на него и, не найдя ответа, снова уткнулись в телевизор.

А Виолетта не только взгляда его на себе не почувствовала, но не заметила, как Олег невзначай будто бы, но весьма выразительно и властно коснулся рукой ее круглого обтянутого вельветом колена. Снова покорно притих, вздохнул украдкой, но тут, на его счастье, спектакль и кончился. Олег готов был вскочить с радостным криком, но сдержал себя, поднялся степенно, как это делают зрители первых рядов театра оперы и балета, уже и руку протянул Виолетте, чтобы она оперлась на нее. Кто-то из зрителей задних рядов включил свет, и вдруг Виолетта принялась рыдать, громко, безутешно, с обильными слезами.

Олег остолбенел. И еще кое у кого из зрителей было недоумение. Только две седенькие старушки понимающе приблизились к Виолетте и стали утешать ее:

— Да, конечно, очень выразительно, очень сильно, однако же, девочка, все это было когда-то и с кем-то, кого мы не знаем…

— Да и то не в жизни было, а лишь в воображении, это лишь либретто да музыка…

— И еще — исполнители! — Виолетта смахнула слезы с лица, улыбнулась. Затем поднялась и сама взяла Олега под руку.

Шла спокойно, но когда они оказались вдвоем в комнате, вдруг вновь разрыдалась. Олег погладил ее по голове, по плечу, скользнул рукой по тоненькой талии и остановил дрожащие пальцы на бедре. Он не раз пытался и раньше так обнимать ее, однако она всегда гневливо стряхивала его руку. А сейчас словно бы ничего и не заметила, и он порадовался, что не на склоне пика Недоступности были они, а на балете.

Она неторопливо отошла от Олега, остановилась у окна и убежденно произнесла:

— Ничего выше балета не существует на свете. Разве что поэзия.

— Ты ведь вроде бы сама занималась балетом?

— Да-а, — погрустнела вовсе Виолетта, — и балетом занималась, и гимнастикой художественной…

— Зачем же из гимнастики-то ушла?

— Ха, «ушла»… Меня оттуда ушли.

— За что?

Виолетта ответила уж спокойно, без всякой грусти, без ненужного уж, давно изжитого расстройства:

— За то, что я — человек ограниченных способностей.

— Ну это ты того, ты уж вовсе не того говоришь…

— Того, того самого того.

— Да нет, Виолетта, я же тебя учил играть в «очко», — попытался все на шутку свести Олег, — ты знаешь, что «перебор» еще хуже, чем «недобор».

— Тут нет, Олежек, никаких твоих «двадцать два» и нет «к одиннадцати туза», как ты любишь изъясняться, здесь классическое «очко», — она говорила словно бы иронично, но лишь пряталась за этими необязательными словами, заключила твердо: — Да, я в балете и в гимнастике — человек ограниченных способностей, и в этом нет ничего ни обидного, ни оскорбительного.

— Если уж ты ограниченных…

— Не перебивай, именно я. Хотела стать балериной, упорно и много занималась. Мне говорили, что я одаренна, способна, даже талантлива. А потом балетмейстер и объявляет: «Ты сможешь стать хорошей балериной, можешь стать даже и солисткой в каком-нибудь театре, но великой танцовщицей не станешь никогда, у тебя ограниченные способности».

— Как это он определил? — очень искренне возмутился Олег.

— Очень просто. Я тяну, например, ногу. Хорошо тяну, долго, правильно и, может, даже и красиво. Но выше того, чем тяну сейчас, я уж не смогу никогда, возможности мои ограничены природными данными. Или стою я на пуантах — правильно и надежно, но ровнее, чем сейчас, ногу поставить я уж не смогу никогда и ни за что. И я ушла из балета — не то, чтобы обиделась, просто подумала, что надо искать другое дело, где способности мои не ограничены. Сунулась вот в художественную гимнастику, пыталась даже в фигурное катание, но отовсюду меня вежливо попросили.

— Да как же это так? — уж вовсе возмущенно и даже воинственно, словно бы готовясь броситься на защиту несправедливо обиженной Виолетты воскликнул Олег. — Ведь из балета-то тебя не попросили, ты же сама ушла?

— Это потому, что балерины требуются всякие, а гимнасты и фигуристы (я имею в виду любительский спорт, а не ревю и цирк) нужны только выдающиеся, потому берут тех лишь, у кого есть перспективы стать самыми первыми.

Олег не нашел что возразить. Виолетта измученно присела на диван. Настоялась неопределенная, несколько даже тревожная тишина. Олег лихорадочно думал, как бы нарушить ее и восстановить с Виолеттой отношения доверия и простоты.