Тяжелый круг

— Олежек, — пропела сладко, — не подумайте, что я злоупотребляю вашим добрым ко мне и Виолетте отношением — нет, нет, упаси бог! — но в том, что предлагают Какикава и Зяблик, есть здравый смысл, а главное — благая цель. — Заметив, что Олег сразу посмурнел, Анна Павловна забыла заготовленные фразы и пустилась во вдохновенное фантазирование: — Понимаете, Виолетта решила сделать цирковой аттракцион с участием собачек и лошадей, вернее, одной лошади, а еще точнее — с одним из детей всемирно известного Анилина, представляете себе, какова будет реклама! Но купить ребенка Анилина нашему цирку не по карману, разве что самого бесталанного… Если какой-то из них, пусть и не блестящий потомок знаменитого отца своего, но все же достаточно выразительный, попадет в Виолеттины руки, поверьте, она приумножит славу этого лошадиного клана. — Анна Павловна говорила так страстно, что почти и сама верила в свое сочинение.

Олег слушал заинтересованно. Если вначале думал, что не скажет Анне Павловне ни за что ничего о нынешнем скаковом дне, то сейчас вдруг все выболтал.

Анна Павловна повторила в уме заполученные сведения («Фаворит — в первой скачке — ночью чуть простыл, кашляет», «Во второй сменился фонарь — снята лучшая лошадь», «Третья и четвертая скачки будут запутанными — все лошади одинаковы по шансам, и любая может прийти первой», «В восьмой скачке есть только «пятерка», и больше никого»), вернулась к главному:

— Так вот о той скачке, в которой, как все уверены, у вас нет конкурентов…

Олег подозревал, что Анна Павловна играет крупно, с вовлечением жокеев. Если бы не подозревал, а знал точно — не связался бы. Но неопределенность оставляла его совести разные лазейки. Да и то было приятно Олегу, что говорит она с ним, мальчишкой, как с равным, совершенно как с ровней себе! А главное — она, значит, уверена в Олеге, уверена, что он честный человек и никому не скажет об их разговоре, она даже излишним посчитала предупреждать его об этом, так верит в него!

Анна Павловна продолжала спокойно и озабоченно:

— Я хотела через Виолетту передать вам свое желание, но у нее, оказывается, принципы, а принципы надо уважать. Я вам клятвенно обещаю, что больше никогда не оскорблю вас разговором, подобным сегодняшнему, но прошу уважить мою просьбу. И еще прошу: ни слова Виолетте, у нас с ней трудные отношения. Вы согласны, Олежек?

Ну и баба: не в хомут, так в шлейку. Олег кивнул головой.

— Со всем, что я сказала?

Да: не в шлейку, так в ярмо. Олег еще раз кивнул.

— Значит, детали вы обсудите с Какикавой?

— Да, Анна Павловна, ради вас с Виолеттой я на все могу пойти, а уж такой пустяк, как загнать раньше времени какую-то клячу… — Олег вымучил на лице улыбку.

До улыбки ли было, если бы знал, что речь идет о главной скачке дня — призе Сравнения.

Но и отступать от слова теперь уже не считал себя вправе.

4

Уже расставаясь с Олегом, Анна Павловна обратила внимание, что за скамейкой, на которой они сидели, устроился в кустах Богомаз с этюдником в руках — он торопливо и с увлечением набрасывал что-то на холст. Анна Павловна была неприятно удивлена, но, скользнув взглядом по вдохновенному лицу художника, успокоилась: «Как глухарь на току».

Ей бы тогда хоть в этюдник заглянуть!.. Впрочем, Богомаз сразу же захлопнул его, как только увидел, что обнаружен Анной Павловной и Олегом.

Темно и холодно стало на душе у Олега после разговора с Анной Павловной, он чувствовал себя так, словно бы меньше ростом стал.

Подошел Зяблик. Это, конечно, верно, парень — плохо не клади, но если раньше он всегда обращался к Олегу так, словно бы о вспоможении просил, то сейчас взгляд у него даже властный.

Олег попытался хоть какую-то скидку заполучить:

— Слушай, Зяблик, ну зачем же именно в этой скачке? Я могу любую другую построить, как хочешь, даже две взамен этой одной!

Зяблик объяснил:

— Здесь будет больше играющих — это одно, а главное — Какикава скачет только один раз в компании бросовых лошадей в следующей, в девятой скачке. Значит, тотошка будет вязать восьмую с девятой, притом вложит здесь огромную деньгу, которую мы и должны оприходовать. Усек?

Олег только тем одним смог утешиться, что вспомнил: кто-то уверял, будто и Амиров не безгрешен, поигрывает… А Зяблик уж к диктовке перешел:

— Значит, тренер велел тебе на Гранате отсидеться в хвосте. Нам лучшего и желать нечего. Байрама сразу выпускаем вперед, я выхожу следом — и хлыстиком поигрываю: сам не иду и других не пускаю. А ты будто чуть лишку засиделся, а потом я тебя не пустил будто бы — Амиров и не чухнется. Понял меня?

— Ну, ты вот что, Зяблик, ты меня на «понял» не бери! — Олег еле сдерживал бешенство. — Я всегда знал, что тотошка ваша — жалкая шайка подонков, людей низких и бесчестных, но не думал я, что вы еще и тупари такие вдобавок.

— Почему это — «тупари»? — вовсе без обиды даже заинтересовался Зяблик.

— А потому: «Амиров и не чухнется…» Ты будто только на свет народился, не знаешь, что за порядки у нас на ипподроме. Не только Амиров, но все — директор, главный зоотехник, начальник испытаний, все-все «чухнутся».