— Джигиты, где ваши львиные сердца, где ваша смелость тигров? Вперед, пусть не будет боевому коню стыдно за седока!
Нарс был очень доволен своим актерским дебютом и долго еще повторял про себя и вслух: «Вперед, пусть не будет боевому коню стыдно за седока!» И, естественно, он не мог выступать в первой скачке, о чем мало жалел. И это было очень на руку Олегу Николаеву. Его поездка в Алма-Ату была под вопросом до самого отъезда. Два дня он обивал пороги месткома, комитета комсомола, ходил с просьбами к директору ипподрома и начальнику испытаний, а уж Амирова так заверял в своей преданности, что, между прочим, и Анну Павловну выдал, сказал о ее связях с Зябликом и Какикавой и тут же, по требованию Амирова, дал слово, что никому больше об этом не проговорится. Конечно, непосвященному человеку могло бы показаться странным, что избалованный зарубежными гастролями Николаев рвется на какой-то «сабантуй», как называют конники эти соревнования, проводящиеся раз в год. Но отгадка проста: в Алма-Ату улетала и Виолетта… Она числилась конмальчиком, уже принимала несколько стартов в скачках девушек, без особого, правда, успеха, но ее включили в команду, потому что некому было участвовать в соревновании-игре «Кыз-куу», где нужна не просто всадница, но всадница с артистическими данными. Узнав, что она едет в Алма-Ату, Николаев и пошел ва-банк. Амиров смилостивился, но хороших лошадей дать не обещал — великий Николаев был рад даже этому!
И вот повезло: в первую же скачку записан, да еще и на фаворитную лошадь — на Саяна!
Николаев, вырвав старт, лег на бровку и стал огуливать Саяна хлыстом. Увидев такое дело, Саня сразу понял: гнаться бессмысленно, потому что дистанция крохотная — полтора километра.
Жалея Игрока, Саня даже и не выдернул хлыста, и у финиша его обошел жокей команды Туркмении — Игрок, таким образом, остался третьим.
— Я в руках его вел, не погонял, чтобы сохранить к воскресенью, — сказал, вовсе не оправдываясь, а чистую правду Саня, но Онькин глянул на него как-то по-птичьи: искоса, с недоверием.
Но Саня ничего этого не заметил, торопился передать лошадь конюху, чтобы самому внимательно посмотреть, как сложится следующая скачка: в ней шел Алтай, и ее, очевидно, Амиров и Наркисов рассматривали тоже как прикидочную.
Алтай был, что и говорить,
— Поглотает он у меня через недельку пыль, поглотает! Игрок этому Алтаю всю душу вытрясет.
Онькин смотрел задумчиво-отрешенно, проговорил непрощающим тоном:
— Вытрясет, а приз продул.
Игрок и Алтай подошли к призу Мира в высших
2
Зависимость лошадь-тренер-жокей гораздо более тонкая и сложная, чем многим кажется. «Первые два километра буду ехать на Игроке без хлыста», — решил Саня.
Вообще-то, если лошадь не видит хлыста, она тебя не чувствует совсем, будто на ней и не сидит никто. Саня вспоминал одну свою близорукую двухлетку. Никак дело не шло — робеет всю дорогу, из конюшни боится на свет выходить, увидит на черном фоне бумажку или опилки, старается обежать, заметит черт-те где на веревке белье — шарахается, никак не может решиться переступить с зеленой травы на черный круг или наоборот. Саня измучился с ней. А стала трехлеткой, можно стало ее хлыстом понуждать — будто подменили лошадь. Летом нынче приз Дружбы народов выиграла, правда, из-под палки. Но случается и по-другому. Был у них на конюшне жеребец, красивый жеребец, хоть и полукровный. Пошел с кровными на Открытие в Ростове и выиграл. Притом выиграл без хлыста! Двадцать метров до финиша, трибуны орут — идет без хлыста! И выиграл полголовы, усилиями вырвал! Онькин, говорят, как увидел, что его жокей палкой не работает, даже отвернулся, чтобы не расстраиваться. Ему говорят: «Санька выиграл», — а он в ответ: «Ладно врать-то, вовсе и не остроумно!»
Касьянов был уверен безгранично: «Трудно Алтая обыграть, все его непобедимым считают, а я на Игроке обойду его… Потому что знаю, как это сделать: Игрок не любит, чтобы его на первых двух километрах понуждали хлыстом, зато любит, чтобы ему властно кричали: «Оп-оп!» — только и всего, а он прижмет уши и айда-пошел!»
Игрока Саня знал и чувствовал даже лучше, чем Онькин. Как и все лошади, любит этот жеребец покушать овсец и молочай, сахар и морковку, но самое большое лакомство — арбуз. Саня каждый день приносил в денник арбузище килограммов на пять-шесть, и они вдвоем, не торопясь, уминали его.