Тяжелый круг

Когда кто-то сказал, что Анилина решено продать в Западную Европу, Николай просто отмахнулся, полагая, что это неостроумная шутка, не больше. Но вот однажды в феврале заходит на конюшню директор и говорит:

— Приготовьте Анилина к выводке, негоциант из ФРГ будет смотреть, сегодня приезжает, вот телеграмма.

Про то, что случилось после, злые языки говорят: «Насибов подстроил», — но на самом деле это получилось нечаянно…

Обычно Николай всегда сам вел все работы по тренингу, а в тот день ему надо было срочно ехать на занятия офицеров запаса, и он наказал тренеру Демчинскому:

— Вы без меня лучше с ним не работайте. На горке вороны садятся, клюют навоз, а Анилин близорукий, не видит их, пока они не взлетят. К тому же нынче заметь снежная, испугается — разбиться может.

Демчинский усмехнулся:

— Мы потихонечку, полегонечку.

— Анилин не любит, когда гололед.

— Он тебе говорил, что ли?

— Да, несколько раз говорил. Мы ведь с ним не только славу, но и все невзгоды делим пополам.

— Ладно, — снова усмехнулся тренер, а сам посадил на Анилина неопытного ездока и велел делать галопы.

Все получилось, как Насибов говорил: вороны взлетели, Анилин рванулся в сторону, заскользил на ледяном насте, грохнулся грудью, разбил себе ноги — еле домой его довели.

Приехал заинтересованный негоциант, первым делом — в денник. Внимательно, даже строго глядит: известно всем давно, что нет ничего легче, чем ошибиться в покупке лошади. Тут надо полагаться исключительно на самого себя, не доверяя не только тому, что скажет покупатель, но и тому, что говорят посторонние. Иноземный покупатель, сразу видно, спец — он не разбрасывался глазами по всей лошади, неторопливо и по порядку рассматривал Анилина, начиная с ушей и кончая задними копытами. Стал сначала сбоку и так, чтобы темно-гнедой Анилин оказался против залитого светом дверного проема, — осмотрел общий экстерьер. Затем вперед прошел — оценил положение головы, шеи, передних конечностей, ширину и глубину грудной клетки. На другую сторону не торопясь переместился и с новой точки осмотрел голову и шею, холку, спину, почки, крестец, передние и задние конечности. После этого стал сзади, прикинул ширину и форму крестца, положение бедер, постановку задних ног. Наконец перешел к более детальному осмотру — глаз, ушей, рта, ганашей, но вдруг прервал свое дотошное исследование, откровенно улыбнулся и языком защелкал: рассмотрел он уж очень хорошо, что кожа у лошади нежная, уши просвечивают насквозь, голова легкая, губы тонкие, конечности сухие, суставы очерчены, «отбиты» резко, сухожилия хорошо видны под кожей — словом, рассмотрел в Анилине лошадь плотной и нежной одновременно конституции, редкостную лошадь.

— Gut! — сказал и попросил вывести.

Провести лошадь и так поставить ее, чтобы все достоинства подчеркивались, а недостатки экстерьера, если они есть, скрывались, — это тоже искусство, которым Федя владел хорошо. Лошадь обычно шла за ним из конюшни парадным скорым шагом, разворачивалась и вмиг застывала, стояла монументом, не шелохнувшись. Но на этот раз он что-то оплошал. Он так поставил Анилина, что всякому видно: задние ноги саблистые, скакательные суставы порочны… А когда повел он его в поводу, покупатель в отчаянии воскликнул:

— Mein Gott!

Бога своего он вспомнил потому, что Анилин шел, как водовозная кляча.

— Это бывает, — простодушно пояснил Федя. — Ино скоком, ино боком, а ино и ползком.

Приезжий купец будто бы согласно, а на самом деле озадаченно встряхивал головой, полез в карман за блокнотом, сверил приметы — подменили, может, лошадь? Даже в зубы Анилину посмотрел. И хвост зачем-то подержал… Нет, конечно, это та самая лошадь, но…

— Як ето?.. Ино…

— Ино и ползком, — охотно подсказал Федя.

— Я, я, ино пользем, — усвоил наконец поговорку негоциант и больше не захотел смотреть Анилина, пошел в кабинет к директору завода, сказал через переводчика:

— Анилин — это очень благородная лошадь. Очень, очень, очень… — По тому, как жирно нажимал он на это слово, можно было догадаться о его смущении: полагая, что на него обидятся за отказ, он, прежде чем сказать главное, готовил почву. — Эта благородная лошадь имеет, как говорят арабы, мужество и широкую голову вепря, приятность и глаза газели, резвость и ум антилопы, шею и быстроту страуса и, наконец, короткий хвост гадюки — я видел Анилина в работе, я знаю. Но… — негоциант замялся, все-таки неловко он себя чувствовал, — сейчас эта благородная лошадь в большом — как это? — да, беспорядке. Верхом хорош, но ноги, ноги… И плечо… Нет, это не товар… Пока не товар. Я плачу условно половину, сто тысяч, но — условно, я оставляю за собой право отказаться от сделки. А как только Анилин отхромается и снова сможет выйти на ипподромный круг, то куплю уж наверняка.

Директор спросил, остается ли за заводом право тоже расторгнуть договор о продаже в течение этого времени. Покупатель на миг засомневался, но, очевидно вспомнив, как плачевно выглядел Анилин на выводке, подтвердил:

— О, да-да, полное равноправие.

Закончился торг разговором, — ничем, стало быть, не закончился. С тем и уехал.