Тяжелый круг

Начать с того, что его денник выходил окошками на проезжую часть улицы, по которой день и ночь с визгом проносились машины. Под окном цвел жасмин, но запах его проникал в денник только вместе с ядовитыми примесями — отработанных горючих газов и пыли. Федя говорил про Анилина: «Это удивительно обаятельная лошадь». Он имел в виду, конечно, не обаяние, а обоняние — способность различать запахи. Качество замечательное, Анилин никогда в жизни не мучился коликами живота, потому что за километр чуял носом белену, дурман, репейник, лопух и другие вредные для желудка травы, которые запросто съедают овцы, козы, коровы и лошади с притупленным чутьем. Но вот здесь его тонкое обоняние играло дурную службу: никак он не мог притерпеться к зловонию, даже и не спал из-за этого — всю ночь напролет вздрагивал и шевелил в беспокойстве ушами.

Но это бы еще куда ни шло, а вот стартовые машины — такой кошмар, что лошадь только увидит ее, начинает пятиться и всхрапывать.

Чудовищно ревущий тягач волочит и ставит поперек дорожки уродливое сооружение, которое состоит из множества узких чуланчиков-боксов, соединенных стальной рамой. У боксов две двери — спереди и сзади.

Анилин привык к вольным пускам — человек с флагом, волейбольная сетка на резинках, а здесь надо просунуться в железный чулан через заднюю дверцу, которая тут же наглухо закрывается, и стоять взаперти до тех пор, пока не раздастся команда главного судьи: «Приготовиться!» Враз распахиваются все передние калитки — старт дан. Да, уже дан: никого не интересует, приемист ты или медлителен, капризен или боязлив, помчался стремглав или еще стоишь дурнем.

По идее-то, ясное дело, — здорово, никаких фальстартов, но ведь этому надо особо обучиться и свыкнуться с тем, что у тебя клацают перед носом и за хвостом железные зубы, которые — кто же их знает? — может, еще и кусанут как следует… Времени в обрез, а Анилин в клетку заходить ни в какую не хочет — в пору домой отправляться.

И уговаривал его Николай, и ругал — ничто не помогало.

Стали насильно загонять: четыре дюжих французских мужика за уши и за хвост крутят, тянут Анилина, толкают, бьют, будто он в чем-то виноват. Запихнули, замкнули двери, — Анилин стал так беситься в клетке, что упал. Николай еле успел выдернуть ноги из стремян и уцепиться руками за железную балку. Висел под потолком, а те же мужики отворили дверь и ухватились ручищами Анилину за хвост. Он тоскливо и жалостливо ржет, взмок всей кожей так, что ручейки с него побежали, — не привык к такому обращению.

Второй раз силком всунули, потом третий тем же макаром, четвертый… Изнемог Анилин, смирился. Николай принудил его упираться носом в металлическую дверцу, непрестанно освежая поводом (бил ремнем, если по-честному говорить).

Дали пробный старт — отскочила со щелчком железная дверь, Анилин со страху назад подался.

Два дня мучили его, научился наконец — нет, не выскакивать, конечно, — хоть как-то вылезать по команде. Два дня он не ел, не пил, равнодушно наблюдая, как в его кормушке пируют жуликоватые воробьи. Кстати, и с кормом в Париже было плохо, хозяева совсем об этом не заботились. Американцы предусмотрительно привезли с собой из-за океана овес, сено и даже воду в целлофановых мешках. И к счастью, в американской команде был знакомый Насибову по соревнованиям в США жокей Шумейкер, он-то и выручил: дал сена взаймы. Сенцо было самое едовое — с клевером да кострецом, но Анилин только выдергивал его себе на подстилку.

— Похудел, как крючок стал, — вздыхал, глядя на Анилина, Николай. — Что с него можно спросить?

Пришел знаменитый в прошлом жокей, скакавший некогда в Москве Джеймс Винфильд, который, невзирая на свой преклонный возраст, не утратил жокейского вида, сказал с сожалением про Анилина:

— Хорош, но скакового тела пока нет.

Всего сутки осталось на знакомство с Лонгшампским полем — со всеми его непривычными поворотами, неудобными и неожиданными подъемами и спусками. Не было времени сделать даже контрольный галоп на всю дистанцию, на две тысячи четыреста метров, — так просто пропрыгал формальности ради один километр…

В этаких условиях и рядовую скачку выиграть мудрено, не то что в компании мировых резвачей.