Тяжелый круг

О самой первой в его жизни скачке было написано даже в центральных газетах, он просто блистательно начал свое жокейское поприще, совсем еще мальчишкой выиграл на полукровной лошади барьерную скачку, в которой участвовали одни мастера спорта на своих «выведенных в совершенстве». Помнится, перед скачкой мать беспокоилась, говорила отцу: зачем, дескать, ты родного сына обрекаешь — затопчут же его! А отец ответил со смехом, что не затопчут, потому что за ним никого не будет, а если он упадет, то только штанишки испачкает, отмыть недолго. И вот выехали все из паддока на дорожку. Одиннадцать чистокровных лошадей — скакуны от ноздрей до пят, легкие и гибкие в движениях под седлами мастеров спорта, трое из которых — международного класса. Полукровная лошадь, на которой сидел конмальчик Саша, была, конечно, в порядке — свежа, блестяща, готова, но имела излишне массивные формы, выглядела грузновато, словом, неплохая лошадь — ни больше ни меньше, уж никак не фаворитка. Началась скачка. Принял старт четвертым. После третьего препятствия переложился на второе место, после шестого сравнялся с лидером. На прямой легко и весело вышел вперед, выиграл кентером, оставив в побитом поле всех одиннадцать мастеров на их высококлассных лошадях. Только мать одна была недовольна, попеняла отцу: вот, а говорил, что не затопчут, будет один сзади? Отец, конечно, сам был изумлен, но продолжал смеяться: кто-де его мог затоптать, когда он в ста метрах один впереди шел? То была всем сенсациям сенсация, некоторые даже были склонны в Сашиной полукровной лошади рассмотреть высокий класс, с чем истинные специалисты не могли согласиться. Саша, конечно, сразу же много вообразил о себе, не считал свой успех неожиданным и незаслуженным, решил, что в той скачке обнаружились его скрытые до сей поры недюжинные жокейские способности. Но потом без особого огорчения понял с помощью отца, что победа была хоть и неслучайной, но легко объяснимой. Мастера привыкли на конкурах и в стипль-чезах перед каждым препятствием притормаживать лошадь, чтобы она не задевала копытами. Так они и в той скачке делали. А Саша наоборот: перед каждым барьером хлыста лошади давал, ему было все равно, ему только слава одна была нужна, только самоутверждение. И потом было на его счету немало ярких побед, которые до сих пор остались памятны ценителям скачек, но каких-то выдающихся успехов он не достиг, потому что в отцовском отделении почти не было классных лошадей. На него обратил внимание «премьер жокеев» Николай Насибов, говорил, что Саша жокей с головой, имея в виду то обстоятельство, что он выигрывал иногда на лошадях, не имевших права быть первыми, исключительно за счет своей умелой езды. Сашу приглашали скакать в лучшие конюшни страны, но он даже и в мыслях не держал, чтобы уйти от отца. Да, были в его жизни минуты светлые и восторженные; Саша всегда твердо верил в свое будущее, в очень скорое будущее, прямо-таки в завтрашний день; ложась вечером спать, мечтал: а может быть, это завтра и произойдет, может, завтра и выиграю такой приз, за который вне очереди присвоят звание жокея! Мечтая, настойчиво занимался работой будничной, не нарядной и никогда не рассчитывал, как, например, Наркисов, на случайный успех, не скакал на чужих лошадях, единственно об интересах своего конезавода думал, на свои лишь силы надеялся. И правильно, так только и надо — судьба человека в его собственных руках…

Саша торопливо, словно бы опаздывал, вышел в коридор, спустился в вестибюль, где толпились родственники больных. Окинув всех нетерпеливым взглядом, убедился: нет никого из сопалатников, очевидно, на улице гуляют. Снова поднялся на свой этаж и без колебаний подошел к двери палаты, в которой находилась Виолетта. Постучался костяшкой согнутого пальца, позвал через тоненькую, как лезвие ножа, щелку:

— Виолетту можно на минуточку?

Она вышла нимало не удивленная, она словно бы ждала Сашу, думала о нем.

— Вета, я хочу сказать тебе… Ты не думай, я не слабак и не бездарь!

Не удивление — радость увидел Саша в ее словно бы повлажневших глазах.

— Да, да, Вета. В Ростове на ипподроме я разбился так, что никто не верил больше в меня, а я снова скакал, и скакал ничуть не хуже. Я никогда не боялся борьбы, я ни разу в жизни не струсил, я не пропустил ни одной барьерной скачки, не отказался ни от одного стипль-чеза, даже когда под моим седлом были ненадежные лошади. Говорят, что мне не везет. Один неумный человек пошутил, сказал мне: «Ты, Сашок, наверное, в тени родился». Может быть, — да, в тени, а может быть, и нет: кто-то другой на моем месте, вполне возможно, отскакался бы уж навек, а я вот, счастливчик, познакомился с тобой, стою рядом, говорю с тобой! Нет, нет, не в тени я родился и, Вета, очень прошу тебя: верь в мою звезду!

Если и была в Сашиных словах тогда высокопарность, то лишь самую малость, она понятна и извинительна, во всяком случае, Виолетта не только не осудила ее, но даже и не заметила.

Глава третья

1