Тяжелый песок

Даже уже хорошо зная эту женщину по предыдущим страницам романа, представляя себе ее несгибаемую волю, трудно все же поверить в то, что Рахиль пережила, что еще предстояло ей-пережить: гибель сына, распятие дочери, казнь измученного пытками мужа, гибель отца, свирепую казнь внука. Лишь вот эти слова сына: «ко всему была готова» — помогают понять ее жизнь и ее самое в последние дни и месяцы. Она не была, но стала бойцом, а боец выполняет приказ, даже если этот приказ отдан собственным сердцем. И она не только продолжала жить, что само по себе было почти невозможно, она еще делала все, что могла, для подготовки восстания в гетто, для того, чтобы это восстание произошло, не сорвалось. «План фантастический, отчаянный, но другого быть не могло. План гибели, но гибели достойной — это будет счет, который жители гетто предъявят за свою смерть и который гитлеровцы оплатят своими жизнями».

И он был выполнен, этот план, восстание состоялось — и во многом благодаря Рахили. Кто знает, сколько в ходе него было убито немцев, сколько их уже никогда не смогло противостоять нашей армии и нашему народу, посылать снаряды и пули в советских людей, вооруженных и безоружных. Может быть, не так уж много и наверняка меньше, чем погибло партизан и повстанцев в бою за станцию, на улицах и в домах гетто, на пути из города в спасительный партизанский лес. Но счет тут иной. Эти немногие страницы романа, рассказывающие о восстании, несут с собой катарсис, очищение, и хотя и тут льется кровь и страдают люди, но, читая их, словно вдыхаешь вольный воздух, воздух свободы, справедливости, праведного отмщения. Ибо — «все прощается, пролившим невинную кровь не простится никогда», как начертано на камне у братской могилы погибших в этом городе.

В этой могиле нет Рахили и Якоба Ивановских. Выручив всех, кого могла спасти, довести под защиту партизан, «она растворилась в лесу, среди неподвижных сосен, растаяла в воздухе». Останков отца, не смогли найти, на месте захоронения оказался «только песок, песок, чистый сыпучий тяжелый песок…». Но мистики здесь нет. Здесь есть лишь любовь, силы и возможности которой беспредельны. Они должны были объединиться, и, конечно, объединились, и — кто знает, — может быть, уже взошли над землей веселым цветком иван-да-марья.

Все критики, писавшие о романе, да и сам автор, подчеркивали, что «Тяжелый песок» — это книга о советском интернационализме, о дружбе народов Советского Союза. Так оно и есть, и читатель легко припомнит многие страницы, абзацы и фразы романа, в которых говорится об этом качестве советского человека, у одних персонажей воспитанном (так, Борис Яковлевич в начале своего рассказа заявляет: «Советская власть воспитала меня интернационалистом»), а у тех, кто помоложе, скажем у Дины или у Вали Борисовой, уже как бы врожденном. И все же, как мне представляется, роман шире этой частной проблемы. Он — о гуманизме советского человека, о его интернационализме… Человек гуманный, человек, способный сострадать другому, неизбежно интернационалистичен, доводы и аргументы национализма для него пусты и бессмысленны, ибо счастье и горе, радость и страдания вненациональны.

Для героев романа и для его автора водораздел между людьми пролегает не в этой плоскости. Иосиф Рахленко и Рахиль Ивановская — не только люди одной национальности, но и дети одного отца и одной матери Но небольшой овражек, поначалу разделяющий их, постепенно вырастает до размеров пропасти. К концу романа и к концу жизни они становятся врагами — человек, «который никому в жизни хорошего не сделал, все только для себя», и та, что «сумела стать матерью для всех несчастных и обездоленных, наставила их на путь борьбы и достойной смерти». А Якоба Ивановского с евреем Гришей Рахленко, с белорусом Афанасием Сташевком, с русским Иваном Сидоровым, с украинцем Терещенко объединяет общее дело и общий смысл жизни, и они — вместе ли, в одиночку ли — упорно сражаются за человеческое достоинство, за справедливость, за правду, за добро. И те из них, кто погибает в этой борьбе, — погибает, смертью смерть поправ. «О людях мы судим не только по тому, как они умерли, но и по тому, как они жили», — пишет Рыбаков. Его герои и жили, и умерли достойно — в этом оправдание их жизни и книги о них, которая будет читаться и перечитываться.

Эту книгу нелегко читать. Боевой генерал Д. А. Драгунский пишет, что он читал ее, «едва сдерживая слезы». Но пусть читатель попытается представить себе, как тяжело было писать ее Анатолию Наумовичу Рыбакову, когда он принялся за этот роман, было 64 года. Немолодой человек в течение трех лет, садясь к письменному столу, ежедневно вновь и вновь переживал драматические и трагедийные судьбы своих персонажей. Право, он мог бы найти сюжеты полегче. И не мог. Его человеческий и писательский долг перед миллионами погибших и миллионами живущих призывал его написать этот роман. В год его семидесятилетия скажем о нем словами одного из действующих лиц романа: «Это, согласитесь поступок».