Тяжелый понедельник

Сегодня Хутен не стал слушать птиц. В пять утра он поехал в больницу. Ему не улыбалось превращать свой уход с работы в похоронную процессию, когда коллеги будут приходить и желать всего хорошего, не осмеливаясь упомянуть об ошибке, послужившей причиной быстрого и неожиданного увольнения. В кабинете будет тихо, как в газовой камере.

Хутену хотелось, чтобы кто-нибудь нашел в себе смелость высказаться, открыто упрекнуть его, обвинить в лицемерии: ведь это он обычно язвительно выговаривал младшим коллегам за куда меньшие прегрешения. Он должен был сам предстать перед врачами на утреннем разборе, а не постыдно бежать под покровом ночи.

Юрист больницы не советовал Хутену оставаться на посту, чтобы не стать хромой уткой или ответчиком на судебном процессе. Сначала Хутен решил остаться: надо бороться и выходить из этого затруднительного положения. Но в глубине души он понимал, что придется сдаться и уйти. Каким-то образом этот случай просочился в газету «Фри пресс», а потом и на новостную ленту «Ассошиэйтед пресс», как иллюстрация отчаянного положения нелегальных мигрантов, умирающих за пять долларов в час. История была растиражирована в газетах. На больницу, которую Хардинг Хутен стремился сделать лучшей, легло черное пятно.

В конце концов, чтобы показать, что он все-таки что-то значит, Хутен пригрозил иском за возрастную дискриминацию, если больница не удовлетворит одно его пожелание. Смит и совет попечителей неохотно согласились. Все-таки больница останется лучшей и без Хутена.

— Может быть, это и к лучшему, — сказала Марта, когда Хутен признался жене в том, что сделал. Он сидел на краю кровати, смотрел в пол и плакал, как ребенок. Марта положила руку ему на плечо, но Хардинг капризно ее сбросил.

— Скажи это тому работяге, — произнес Хутен.

Больной перенес операцию, но сознание к нему так и не вернулось. Аппарат искусственной вентиляции легких дышал за этого человека, в то время как мексиканский консул пытался установить его личность. Время, потерянное Хутеном, испортило жизнь и врачу, и больному. Хутен понимал, что не заслуживает снисхождения, но все же в его душе клокотала удушающая ярость: любая, самая хорошая репутация может рухнуть в мгновение ока. Он стал хирургом, начавшим операцию не с той стороны. Все остальное, все остальные его достижения, успехи и удачи стали сноской к этой фатальной ошибке. В то время как целых двадцать лет он старался улучшить качество лечения в больнице Челси.

Теперь Хутен уйдет из больницы не оглянувшись. Марта уже года два настаивала на его уходе на пенсию. За это время жена потеряла двух своих близких подруг. Одна умерла от инфаркта, вторая от рака яичника. И она понимала, что теперь, в их возрасте, никто не может гарантировать супругам долгую безбедную жизнь.

Он обязательно попрощается с друзьями и коллегами. Наверняка они устроят в его честь прощальный обед. В этом он был уверен. Они, по предложению юриста, сделают это в городском, а не в больничном ресторане. Наверное, у главного входа в больницу, как заведено, повесят его портрет.

Нажав кнопку электронного ключа, Хутен открыл машину. Звук сигнала показался ему скорбным, как похоронный марш. Какая-то птица круто взмыла вверх из кустов и исчезла в густой кроне высокой сосны, прошелестев в полете крыльями.

По дороге Хутен думал о том, каким окажется его последний визит в больницу. Путь показался ему новым и незнакомым. Он даже увидел адвокатскую контору, которую раньше не замечал. Контора располагалась в красивом, викторианского стиля, здании. На табличке значилось: «О’Брайен и Ши». Интересно, эта контора была здесь раньше? Наверное, он не замечал ее, потому что всякий раз, проезжая здесь, он, должно быть, думал о больнице. Хутен попытался подбодрить себя этим неожиданным открытием. Когда закрывается одна дверь, открывается другая.