Тяжелый понедельник

Убранство комнаты 311 едва ли заслуживает отдельного описания. В отличие от нейрохирургического отделения здесь не было никакой роскоши. Ковер был во многих местах вытерт едва ли не до дыр, многие стулья жалобно скрипели под тяжестью сидевших на них хирургов. Но именно этот небольшой зал, о существовании которого не догадывались многие работавшие в больнице врачи, притягивал к Челси первоклассных хирургов. Вероятно, это было то же чувство, которое притягивает ортопедов с красными дипломами к больницам Рочестера, Миннесоты или к клинике Мэйо. Хирурги тянулись в Челси, а не в другие клиники, где не слишком строго спрашивали за ошибки и платили более щедрую зарплату.

Комната 311 была тем местом, где им напоминали о высочайших стандартах. Спрашивать врачей о том, почему они выбирают суровость нелицеприятных разборов всех случаев осложнений и смертей, – это все равно что спрашивать настоящих солдат, почему они стремятся попасть в школу рейнджеров. Жизнь полна компромиссов, можно выбирать и удобные пути. Можно размывать грани и срезать острые углы. Почему и в самом деле не выбрать место, где с тебя не спросят за недосмотры и лень? Зачем стремиться туда, где не удовлетворяются просто хорошей работой? Именно это и привлекало к Челси лучших врачей. Эта больница не была комбинатом, напичканным техникой. Здесь не было избытка украшений и свистков – новейших сканеров и лазеров, о которых горделиво пишут в своих рекламах другие больницы. Не прельщал Челси и местоположением. Чем он прельщал, так это комнатой 311.

Тай все это прекрасно знал. Его обхаживали, стремясь заполучить, многие лучшие больницы. Университетская клиника в Лос-Анджелесе даже подарила ему абонементы в первый ряд на игры «Лос-Анджелес лейкерс». За счет Корнельской больницы Вейля он бесплатно летал в Нью-Йорк на «Гольфстриме». Но он отказался от этих возможностей и остановил выбор на Челси. В триста одиннадцатой комнате врачи и ученые находили в себе мужество критиковать себя и друг друга, выявлять ошибки, которые в других случаях оставались бы незамеченными, и в результате Челси двигал науку быстрее, чем другие медицинские центры. Разборы по понедельникам служили источниками лучших в мире публикаций в медицинских журналах. В Челси работали лучшие врачи, и им нравилось сознавать себя лучшими. Правда, этот интеллектуальный, но варварский ритуал требовал невинных жертв, и их приносили – такова неизбежная цена высокого врачебного искусства.

Обсуждение ошибок, осложнений и смертей часто превращалось в суровое испытание даже для бывалых и видавших виды хирургов. Здесь раскрывались личности – прямые и искренние, боязливые и осторожные. Некоторые с готовностью обвиняли во всем анестезиологов, вспомогательные службы – кого угодно, только не себя. Другие устраивали представления, насыщенные черным медицинским юмором. Подчас обсуждение превращалось в схватку, когда хирурги вели себя немногим лучше, чем члены одной из соперничающих уличных банд. Эти разборы были примечательны не только тяжестью обсуждаемых случаев, но и человеческими драмами, которые могли за ними последовать.