Тяжелый понедельник

В этом заключалась разница между хирургами и терапевтами. Если бы Тай решил, что опухоль неоперабельная, то Квинн умер бы от опухоли мозга. В терапии множество болезней часто осложнялись другими болезнями, и вместе они приводили больного к гибели. Больной, например, умирал от сердечной недостаточности и диабета, возможно, осложненного ожирением. Терапевты лечат болезнь, стараясь остановить ее прогрессирование. Если терапевтам везло, то они могли замедлить это прогрессирование, смягчить или устранить какие-то симптомы. Излечить болезнь им удается крайне редко. Другое дело — хирургия. Каждая операция — это вызов, заключение пари. Проявлениям болезни хирург противопоставляет свое умение, свои навыки — будь это опухоль, поврежденный сердечный клапан или распухшее колено. Если операция оказывается безуспешной, если опухоль продолжает расти, если клапан продолжает пропускать кровь, если колено продолжает болеть, то все это означает, что хирург проиграл пари. В таких случаях никто не говорит, что больной умер от рака или недостаточности митрального клапана — пациент умер из-за операции или несмотря на сделанную операцию. А это уже совсем иное дело.

— Видите ли, Эллисон, мне приходилось терять близких людей, но я не смог простить… — Он не закончил фразы.

— Вы ищете прощения, доктор Вильсон?

Тай молча уставился в тарелку, не зная, что ответить.

Они закончили завтрак, похвалив достоинства еды. Когда они шли к выходу из ресторана, Тай поблагодарил Эллисон за встречу. Женщина сделала было движение, чтобы обнять Вильсона, но потом передумала и просто протянула ему руку.

— Спасибо, вафли были просто изумительны. — Все еще держа его руку, она добавила: — Я не совсем поняла, что вы искали, но надеюсь, вы смогли это найти.

На улице они расстались, и у Тая осталось грызущее ощущение чего-то незаконченного. Он смотрел вслед уходящей женщине, испытывая страшное желание окликнуть ее по имени. Но он удержался, понимая, что сначала должен понять, чего он от нее хочет. — Эллисон, — произнес он, но так тихо, что она не смогла его услышать.

Глава 26

Хардинг Хутен взял со стола в прихожей ключи и направился к двери. Старые дедовские часы только что отбили полчаса: было двенадцать тридцать.

— Я скоро вернусь, Мар, — сказал он.

— Ты скоро вернешься? — недоверчиво спросила Марта.

Хутен приходил домой на обед — он поел салат и полчасика поспал, а потом они с Мартой поиграли в криббидж. С треском, как обычно, проиграв партию, Хутен встал, и Марта была уверена, что сейчас он возьмет книгу или газету и отправится на крыльцо, чтобы почитать там, задрав ноги на перила. Было воскресенье, и она рассчитывала, или по крайней мере надеялась, что муж побудет дома. Даже молодые врачи позволяли себе отдых по воскресеньям.

В июле Хутену исполнилось шестьдесят семь, и Марта все время пыталась убедить его меньше работать и больше отдыхать, хотя и перестала уговаривать выйти на пенсию. Сдалась она после того, как муж ее подруги, общительный и жизнерадостный директор небольшой компании, ушел от дел после того, как отпраздновал шестидесятипятилетие, промучился дома от скуки в течение месяца и умер от инфаркта.

В отличие от коллег Хутена Марта знала, что ее мужу вообще можно было не работать, так как он унаследовал четверть громадного семейного состояния. Коллеги, правда, тоже могли бы догадаться, что Хутен много богаче, чем им кажется, если бы потрудились поближе приглядеться хотя бы к картинам Одюбона. Они убедились бы, что это подлинники, а не репродукции. Правда, едва ли какому-нибудь врачу удалось бы надолго задержаться в предбаннике его кабинета. Он сделал бы лентяю выговор за пренебрежение своими обязанностями, прежде чем посетителю удалось бы рассмотреть подпись Одюбона — завитушку с заглавной буквой фамилии, перечеркнутой изогнутым, как у Кецалькоатля [9], хвостом.

Отец Хутена, Мэйхью, был врачом. Пик его карьеры пришелся на время, когда в моду вошли судебные иски против врачей. Мэйхью повесил на гвоздь белый халат, переоделся в костюм в тонкую полоску и занялся страхованием на случай преступной халатности медиков. На этом деле Хутен-старший сделал очень большие деньги за первые послевоенные годы. У него было три брата, и теперь они сообща владели большим участком на берегу озера Макинак с огромной белой усадьбой, опоясанной широкой террасой, со стрельчатыми слуховыми окнами третьего этажа.

Марта познакомилась с будущим мужем, когда он заканчивал резидентуру в Нью-Йорке в конце шестидесятых годов. Как-то раз он пригласил ее провести выходные в семейной усадьбе. Для Хутена это был отдых от больничной мясорубки, а для Марты первой возможностью познакомиться с его родителями.