Тяжёлый дождь

   Я мог бы с лёгкостью поднять Каталину и перенести в любое другое место. Это называется перестановкой мебели. Предметы меняют свои координаты в зависимости от желания хозяев. Наглядный пример материализации мысли. Сестра Дэла очень органично смотрелась бы на новой кровати. Совершенно голой. И чем дольше я смотрю в её глаза, тем отчаяннее мне хочется сорвать с неё одежду. Почему мужчины любят резиновых кукол? Власть. Силиконовые влагалища, голова которых никогда не болит, а рот открыт не ради порицания. Эластичные рты, которые не роняют пустые слова.

   Ты представляешь, как твой спаситель поправляет свою повязку, берёт трость и шагает в направлении автобана?

   Фейерверк противотуманных фар.

   Но зрачок не сужается.

– Не хочешь чего-нибудь выпить? Я принесу чай, посиди здесь.

   Проходя мимо Каталины, я кладу руку ей на плечо. Тактильная информация. Располагает любого собеседника. Но в этот момент она хватает мою руку и тянет к себе. Горячий воздух на губах. Два аквамариновых бездны в закрытый мирок, светящихся в лучах восходящего солнца. Одна бровь едва приподнята. Спонтанная немая сцена. Каталина будто просит помолчать вместе с ней, не предлагать ей чаи, не ходить никуда. Молчать за компанию. Каждый раз, когда она вдыхает, набирает полные легкие, мне кажется, она вот-вот что-нибудь скажет. А я стою, согнувшись пополам, и считаю выдохи.

   Пять. Шесть. Семь.

   Как тот старик на автобане отсчитывает шаги. Или внедорожники, уходящие от столкновения. Вечно не может везти.

   Каталина потянула сильнее. Я сел рядом, но мою руку она не отпустила. Кубиты тактильной информации. На расстоянии пальца начинаешь воспринимать человека органолептически. Её запах играет со мной. Я сижу в филармонии. Ноты листьев фиалки, калабрийского бергамота и розы стремятся к обертонам. Весь классицизм разбивается о лоу-питч итальянского бергамота, сандала и ванили. Теноровый регистр жасмина и абрикоса ослепляет меня. Я не вижу лица Каталины, но понимаю, что мне хочется её поцеловать.

   Сорок три, сорок четыре.

   Говорю ей, что хочу её поцеловать. Декларация о намерениях.

   Она молчит. Наверное, я жду слишком многого от первой встречи. Но по-другому я не могу, спроси у всех этих исповедальных потаскух.

   Говорят, что люди с голубыми глазами более чувствительны к боли, чем все остальные.

   Я просто сижу рядом.

   Тысяча. Две.

   Мы просидели три часа, глядя друг на друга. Я не роняю ни слова, а только встаю и включаю музыку, но спешно возвращаюсь обратно. Старик Синатра и его "Незнакомцы в ночи". Каталина провожает меня взглядом, следит за каждым моим действием. Я хочу сказать, что впервые с того момента, как я увидел сестру Дэла во дворе, что-то в её лице говорило о заинтересованности, участии в жизни. Она не просто отрезала по секунде, спокойно умирала, никому не рассказывая о том, что с ней случилось, а расцветала. И если раньше казалось, что она даже не думает, то сейчас её выдавали ладони. Глаза. Брови.

   Ты прекрасно понимаешь, что всегда найдётся лихач, который собьёт калеку, не остановившись при этом ни на секунду. Трость упадёт на асфальт. Повязка окропится маджентой.

   Всё это время напряженного молчания с Каталиной меня не покидает мысль, что я не хочу говорить. Я ничего не хочу. Мне нравится то, как она смотрит. Как её ладонь мокнет на моей. В этом есть какое-то таинство: проводить время с морально изуродованным человеком. Тебя не отпускает ощущение, что ты сможешь его спасти, сделать то, чего не смогли сделать другие. Профессионалы. Родные. Есть шанс выстрогать из немого полена изящную Мальвину. Вся эта беспомощность играет тебе на руку. Ты никогда не заснёшь спокойно, покуда есть человек, которого ты в силах спасти. А потом уже трахнуть. Но сначала помочь.

   Азарт. Восторг. Экзальтация. В такие моменты хочется быть героем, избавлять людей от невзгод, всех людей.

   Всех, кому плохо.

   Всех, кому хуже, чем тебе.

   И вот она, моя любовница, молчаливая заготовка, которую когда-нибудь я познакомлю с миссис Бальмонт. Со своей "матерью". В отношениях с фиктивной гражданской женой – Аннет – появится липовая интрижка. У Мадлен – мачеха. Такая, о которой она мечтала. Красивая и добрая.

   В мире искусственных фантазий проблемы – соответствующие.

   Надувные матери и бутафорские мужья.

   Всё ради одного – памяти.

   Когда-то тебя научили сосать грудь, делать единственное глотательное движение, уважать отца, делиться секретами с сестрой. Но этого не стало. И ты – всего лишь ты. Не сын Анджелы или брат Мелиссы.

   Яне выдерживаю и спрашиваю Каталину, зачем она сказала Дэлу, что скоро умрёт?

   А Фрэнк поёт нам: "Начиная с этой ночи, мы всегда будем вместе".

   Я повторяю вопрос.

   "Любовь с первого взгляда, любовь на века".

   В конечном итоге, разгоряченный желанием спасти Каталину – спасти от самой себя, я перехожу на крик. Почему?

   За неё отвечает Синатра: "Незнакомцы в ночи, два одиноких человека".

– Для первого свидания ты чересчур возбуждён, не находишь? – в дверях появился Дэл, в руках он держит пакеты с покупками.

   Я говорю, мол, не знаю, что на меня нашло.