Тиберий Гракх

Я догадался, что трясун послал раба за стражей, а тем временем морочил мне голову крысами и слонами.

– Кто ты? – грозно спросил меня старший из воинов.

– Мое имя Гавий, – отвечал я. – Я римский гражданин.

Легионер расхохотался.

– Вы слышите, ребята, римский гражданин! А тот, кого мы выловили вчера, назвался афинским торговцем, а до него был скифский вождь. Я не удивлюсь, если мы завтра схватим парфянского царя.

– Мне безразлично, кого вы ловили вчера или поймаете завтра, – сказал я резко. – Но я действительно римский гражданин. Меня знает Цезарь.

Это имя не произвело на легионера никакого впечатления, и я подозреваю, что он его никогда не слыхал.

– Какой там Цезарь? – оборвали меня грубо. – Скажи лучше, где плот спрятал.

– Плот? Я прибыл на корабле, из Сиракуз.

– Название корабля, имя кормчего? – выпалил мой мучитель. – Ну! Быстрее! На каком корабле прибыл в Мессану?

Только теперь я понял, где нахожусь. Корабль лишь обогнул остров. Я по-прежнему во владениях Верреса. То, что я принимал за мыс бухты, оказалось берегом Италии. Между мной и Италией – пролив. Вот почему здесь такое сильное течение.

– Ага! Молчишь! – злорадно выдохнул легионер.

Что я мог сказать?

Каждое утро открывалась обитая железом калитка, пропуская «Пастуха». Так мы, узники, называли начальника тюрьмы Фундания Секунда. Это был человек в преклонных летах, с коротко остриженной седой головой. Такая же седая щетина выступала на изрезанном морщинистом лице.

– Ну, как мои овечки? – обращался он к нам с дружелюбием, не соответствовавшим его суровой внешности. – Не разбежались? Раз, два, три… – все пять голов. Афинский купец, скифский князь, фракийский образина, глухая тетеря, римский гражданин.

Он засмеялся беззубым ртом. Этот набор кличек, в ряду которых имелось и мое звание, был действительно смешон.

Тюремщик питал ко мне своего рода слабость. Я охотнее всех выслушивал его притчи, которых он знал бесчисленное множество. Одна из них мне показалась любопытной.

«Было у хозяина сорок овец и пес-молодец.

Убежала одна овца – посадили на цепь молодца».

– Вижу, что ты не из их компании, – сказал мне как-то Пастух, показав на пленных спартаковцев. – И выговор у тебя другой, и обращение. Будь моя воля, я бы тебя выпустил. Но мне приказано: «Вот тебе, Фунданий, пять голов. Стереги!» Хочешь, яблоками угощу? Здешней породы. Таких в твоей Брундизии нет.

– Принеси мне лучше свиток папируса и тростник, – попросил я.

– Ты что, и писать умеешь?

В тоне его голоса чувствовалась зависть и удивление.

– Научили! – отозвался я.

– А я с шестнадцати лет служил под орлами. Всю науку прошел. – Он стал отсчитывать на пальцах: – Бросать копье, метать камни из пращи, колоть чучело, ходить в строю, рыть ров, возводить вал, переплывать реки, носить тяжести. Это я умею. А вот писать не научили. А что ты описывать будешь? – спросил он меня после паузы.

– Свою жизнь.

Пастух покачал головой. Кажется, он не верил, что буквы могут служить для такого сложного и ответственного дела, как жизнь. Ведь на своем веку он не видел ни одного свитка. Единственным грамотеем был для него легионный писарь.

В первое время товарищи по несчастью относились ко мне с недоверием. Оно сквозило в их косых и презрительных улыбках. Я ведь называл себя римским гражданином. Я требовал, чтобы меня немедленно выпустили, и угрожал вмешательством своих римских друзей.

Мне стоило немалых усилий добиться откровенности этих несчастных. Может быть, решающим оказалось то, что я ни о чем не спрашивал, ничем не интересовался.

Внимая бесхитростным рассказам спартаковцев, я пережил самые прекрасные и высокие мгновения своей жизни. Я проделал вместе с ними великий поход через всю Италию – от Везувия до Мутины. Я видел, как бежали закованные в железо легионы. Гудела земля. Победный вопль заглушал звуки римских труб. Тысячи невольников, ломая цепи, вступали в отряды. Свобода распахнула перед победителями заснеженные перевалы Альп. Можно было вздохнуть всей грудью. Но Спартак повернул на юг. Мог ли он наслаждаться свободой, если знал, что тысячи рабов томятся в Сицилии? Мне было известно большее. Еще с Везувия Спартак отправил моего Авла в Сицилию. Каким надо было обладать умом, чтобы предвидеть за несколько месяцев ход событий, чтобы идти к Альпам, а думать о Сицилии!

Почему же не удалась переправа? Спартака обманули пираты. Они взяли золото, но не прислали кораблей.

Теперь я был уверен, что, ведя переговоры с фракийцем, пираты выполняли поручение Берреса. Спартак был обманут. Но кому могло прийти в голову, что пираты и римский наместник в сговоре и действуют заодно?

Спартак оказался в ловушке. Но он не падал духом. Он приказал рубить деревья и связывать плоты. Он знал, что мой мальчик в Сицилии, и надеялся найти на острове новых друзей. Но в игре выпала скверная кость. Ее называют собакой. У нее была морда Диксиппа.

Сегодня Пастух явился раньше, чем всегда. Фалеры украшали его грудь, и это было не к добру.

– Завтра приедет Беррес, – шепнул он мне. – Он разберется во всем. Ты ведь римский гражданин…

Эпилог