Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Если вспомнить, что наряду с упомянутыми уже законами им было предложено еще несколько менее важных, и сопоставить с этим сказанное выше о его деятельности по постройке дорог и так далее, то мы увидим картину поразительной, кипучей деятельности, неутомимой, целесообразной и последовательной. “Во всех этих предприятиях он всегда оставлял за собою контроль и руководство, нисколько не утомляясь от одновременного ведения столь разнообразных дел, занимался каждым, точно оно единственное, с такою поразительною быстротою, что даже те, кто ненавидел и боялся его больше всех, удивлялись его подвижности и энергии. А простой люд приходил в совершенный экстаз, видя его окруженным массой подрядчиков, ремесленников, послов, должностных лиц, солдат и ученых, с которыми он любезно и дружелюбно разговаривал, отдавая всем должное и вместе с тем при всей внимательности нисколько не унижая своего достоинства”.

Надеясь после всех подготовительных мер на привязанность и благодарность народа и всадников, Гай, наконец, приступил к главной своей цели, закону о распространении прав гражданства на союзников (lex Sempronia de civitale sociis danda), содержание которого, к сожалению, в точности неизвестно, хотя цель его, разумеется, совершенно ясна. Вскоре, однако, оказалось, что Гай ошибся в своих расчетах: в данном случае против него была не только аристократия, но и народ, смотревший, по остроумному замечанию Моммзена, на свое право гражданства как на акцию, дающую весьма значительный дивиденд, и вовсе не желавший поэтому увеличить число пользующихся дивидендом акционеров. Печальным предзнаменованием для судьбы закона было уже решение консула 122 года Гая Фанния, непосредственно обязанного Гракху своим избранием, изгнать на время голосования из Рима всех союзников, чтобы устранить таким образом их влияние на народ. Несмотря на всю свою странность, мысль консула так сочувственно была принята народом, что Гай не решился воспротивиться ее проведению и не защитил даже своим veto лично ему знакомых союзников от высылки из города.

Тем не менее, когда день голосования настал, он всеми силами старался убедить народ в справедливости и необходимости закона, ограждающего жизнь, честь и имущество союзников от своеволия, жестокости и самодурства римских должностных лиц. “Недавно, – рассказывает он, – прибыл консул в Гипсанум, город Сидицинов. Жена его сказала, что хочет мыться в мужской бане. Сидицинскому квестору Марком Марием было дано поручение выгнать из бани тех, которые там мылись. Жена сообщает мужу, что баня не скоро была дана в ее распоряжение и что она была недостаточно вычищена. Вследствие этого был поставлен на площади столб, и к нему приведен знатнейший человек города, Марк Марий. С него сорвали одежду, и он был высечен розгами, узнав об этом, каленцы сделали постановление, чтобы во время пребывания у них римского правительственного лица никто не смел мыться в бане. В Ферентине по той же причине претор приказал схватить квесторов. Один из них бросился со стены, другой, который был схвачен, был высечен розгами”. “Я приведу вам пример, – продолжал он, – как велики капризы и как велика несдержанность молодых людей. За несколько лет перед сим был послан в Азию в качестве легата один молодой человек, который тем временем не занимал должности. Его несли на носилках. Попался ему навстречу пастух и в шутку, не зная кого несли, спросил, не мертвого ли несут? Как только тот услышал это, он велел поставить носилки на землю и приказал бить пастуха веревками, которыми были связаны носилки, до тех пор, пока он не испустил дух”.

Несмотря, однако, на всю грубость и возмутительность этих выходок римских консулов и аристократов, народ холодно выслушал Гракха и гораздо охотнее согласился с консулом, совершенно откровенно поставившим вопрос на почву узких личных интересов. “Неужели вы думаете, – спросил он народ, – что, даровав союзникам право гражданства, вы и впредь будете стоять так, как теперь, на народных собраниях или во время игр и народных увеселений? Не думаете ли вы скорее, что они займут решительно все место?” Никто, кроме Гракха и его ближайших друзей, не понимал огромной важности момента. Принятие закона могло бы избавить Италию от моря крови, пролитого лет тридцать спустя в течение Союзнической войны, результатом которой все-таки было то, что советовал народу Гай. Разница состояла лишь в том, что теперь было бы дано добровольно то, что впоследствии было дано поневоле после избиения 300 тыс. италиков. Но народ не мог этого понять, и когда пред самым голосованием товарищ Гракха, трибун Марк Ливий Друз, протестовал против закона, Гай не посмел подвергнуть его участи Марка Октавия и взял закон назад.