Тиберий. Преемник Августа

Его сыновья убеждали его не сдаваться, и он вернулся в зал заседания. Но поскольку Тиберий не воспользовался своей властью и не встал на защиту Пизона, оправдываться было бесполезно. Слишком многое было поставлено на кон для Тиберия, чтобы он мог действовать по своему усмотрению. Сенат наверняка нанес бы ему самый сокрушительный удар.

Пизон отправился домой, ничем не обнаружив своих намерений, и вел себя так, словно на следующий день собирался явиться на заседание суда. Он написал несколько писем и записок, запечатал их и отдал одному из своих слуг; совершив обычный свой туалет, он запер дверь. Его нашли на следующее утро с горлом, перерезанным брошенным рядом мечом.

Соответственно написанные им письма были доставлены к пораженному Тиберию. Он, видимо, чувствовал то же, что и король Чарльз при известии о смерти Вентворта. Он подробно расспросил слугу об обстоятельствах дела. Поняв, что он больше ничего не может сделать, он прочел перед сенатом трогательную и мужественную просьбу Пизона, чтобы его сын был освобожден от всяких обвинений, связанных с ним лично, а затем продолжил заседание, поскольку теперь был вправе это сделать, воспользовавшись своими полномочиями, и проследил, чтобы призыв Пизона не остался без внимания.

Молодой Марк Пизон был освобожден от политических обвинений, впрочем, и Плакинию освободили от всяких обвинений, хотя Тиберий и сказал, что он вмешивается в это дело по просьбе своей матери. Когда обсуждали приговор Пизону, Тиберий наложил вето на предложение освободить от наказания всех, кроме его сына, исключить его имя из консульских списков; он не согласился и с предложением о конфискации имущества Пизона; а когда Мессалин и старый Цецина предложили воздвигнуть золотую статую Тиберию в храме Марса Мстителя или у алтаря Отмщения, он отклонил не менее решительно и эти предложения. Памятников заслуживают победители над внешними врагами, те же, кто борется с врагами внутренними, заслуживают лишь безопасного убежища.

Мессалин и Цецина, разумеется, ожидали такого вето, ведь эти предложения, разумеется, имели целью вынудить сенат заявить в специальном постановлении то, о чем нельзя было сказать в ходе судебного процесса, – что Германик был убит. Резолюция Мессалина имела целью привлечь Тиберия к этой декларации. Потерпев неудачу, он предпринял другую попытку и предложил вынести благодарность Тиберию, Ливии Августе, Агриппине и Друзу за их попытки отомстить за смерть Германика. В этом списке были лишь те (за примечательным исключением Агриппины), кто не склонялся к идее о том, что Германика убили; здесь также была еще одна попытка привлечь их на позицию Агриппины. Затем поднялся Луций Аспрена и вежливо поинтересовался, было ли исключение из списка имени Клавдия намеренным. Мессалин вынужден был включить имя Клавдия, что, естественно, сильно исказило смысл резолюции. Тиберий отклонил и это предложение.

Победа Тиберия была полной, хотя и была достигнута за счет поражения Пизона. Тем не менее Пизону следовало винить лишь себя за то, что его действия позволили выдвинуть против него обвинения, которые в противном случае никогда не были бы ему предъявлены. Поскольку было очевидно, что Тиберий не препятствовал вынесению обвинительного приговора, поползли слухи, будто Тиберий был соучастником преступления и приказал убить Пизона, чтобы убрать свидетеля. Сплетники верили в слухи, не рискуя быть привлеченными к ответственности.

Ясно, что вина Пизона и замешанность Тиберия в смерти Германика никогда не были доказаны, подтверждений этому не было и впоследствии.

Смерть Германика и суд над Пизоном стали поворотным пунктом в той волне обвинений, которые начались для Тиберия после военных восстаний на Рейне и Дунае. Конечно, Тиберий выиграл от смерти Германика, но лишь в отношении тех сил, в чьих руках Германик был марионеткой. Во всех других отношениях она ничего не добавляла к его власти, кроме того, что теперь он мог спокойно назначить Друза своим преемником.

О значении смерти Германика можно судить по силе ненависти, которую она вызвала. Ни одно обвинение, которое гнев и отчаяние могли выдвинуть против Тиберия, не было подтверждено, а когда все эти безосновательные и противоречивые обвинения превратились в слухи, те, поскольку не были разумно изложены, не могли быть и разумно отвергнуты. Столь большой гнев имел под собой и немалое основание, а причиной было то, что с уходом Германика исчез единственный полководец, имевший положение и популярность, чтобы возглавить армию и поднять ее против Тиберия.

Сам Германик, естественно, ничего не получил бы от такой революции. Наследование империи им было предопределено. Однако он в немалой степени был орудием в руках Агриппины, имевшей в этом свои интересы. Неприятности начались после объединения претендующей на власть Агриппины и сенатской партии. Для этой коалиции Германик был незаменим. Он усиливал ее вдесятеро. Его смерть означала, что армия оставалась единой, а Агриппина и партия олигархов могли рассчитывать лишь на интриги и обращение к общественному мнению.