Тиберий. Преемник Августа

Значимость Сеяна и желание иметь столь способного и верного человека во главе преторианцев были понятны, если иметь в виду обстоятельства первых лет правления Тиберия. Он неустанно охранял принцепса, поначалу не отличаясь сенсационными результатами. В первые восемь лет прошло двенадцать судов по обвинению в измене, и ввиду кризисов, которые преодолел Тиберий, и постоянной угрозы ему трудно удивиться этой цифре. Пока надежды оппозиции в основном возлагались на военный мятеж, мы мало слышим о Сеяне.

В те дни Тиберий не утратил еще того чувства республиканской свободы, проявляемого на Родосе. Задолго до того, как Тиберий задумал все бросить и поселиться на Капри, Луций Пизон яростно выступал в сенате против тогдашних пороков и продолжал это делать. Тиберий был раздражен, и все друзья Пизона пытались урезонить смутьяна. Это был тот самый Пизон, что осмелился подать в суд на матрону по имени Ургулания, подругу Ливии Августы. Она, естественно, приняла вызов, а Ливия призвала против Пизона всю мощь империи в лице Тиберия. Как человек, обязанный повиноваться матери, даже в возрасте пятидесяти семи лет, Тиберий отправился на суд, но с обычной своей ловкостью обходить острые углы он пришел на суд как частный гражданин! Естественно, тогда еще оставалась некоторая надежда на восстановление республики, и он шел по улицам Рима как всякий другой, а его преторианцы следовали в отдалении. Дела еще недалеко ушли от того дня, когда старый Лентул, умеренный сенатор, будучи обвинен в измене, мог встретить обвинение в свой адрес со смехом. «Мне не стоит жить, если Лентул меня ненавидит», – говорит удовлетворенный Цезарь, сенат рассыпается в выражениях любви и единодушия.

Однако все это, вероятно, имело свою цену, и цена была заплачена позднее. Часть ее, без сомнения, была обеспечена заботой этруска. Хотя его хлопоты и были неусыпны, он, тем не менее, начал видеть радужные сны. У него были свои способы находиться в курсе приливов и отливов общественного мнения. Одним из них были связи с женами важных лиц, обладавшими массой полезной информации. Вероятно, он зашел в своем рвении чуть дальше, чем это диктовалось необходимостью, во всяком случае, он включил жену Друза Ливиллу в сферу своей деятельности.

Интрига с Сеяном оставалась бы забавным эпизодом, если бы он вел любовную линию с тем же искусством, что и в других делах. Все, с этим связанное, выглядело бы как невинная шутка. Молодая жена, будучи замужем за непривлекательным мужланом, едва ли могла устоять перед таким красивым и ловким человеком, как Сеян, который чаровал днем и ночью и рассыпал по небу больше звезд, чем способны различить глаза человека. Кроме того, такой человек, как Сеян, обладал даром выставить в невыгодном свете грубоватого мужа. Друз этого заслуживал.

Неуклюжесть Друза не позволяла ему одолеть такого соперника. Он пожаловался отцу. Некое инстинктивное предубеждение усиливало его неприязнь к ухажеру жены, это была подозрительность, свойственная прямым натурам в отношении тех, кто слишком умен и легкомыслен. Этот человек мог им манипулировать. В свою очередь Тиберий выказал удивительную бесчувственность. Он не хотел – да и как он мог? – преувеличивать опасность. Он, естественно, видел в этруске лишь хорошие стороны. Он создал Сеяна и не мог его переделать. Люди обычно не боятся инструментов, которыми пользуются. Сеян, умевший приспособиться к любому, приноровился и к Тиберию. В те дни этруск, вероятно, был единственным, кто имел ключ к тому тайнику, где в одиночестве без всяких масок и притворства обитал не Тиберий Цезарь, но просто человек Тиберий Клавдий Нерон.

Опыт с Ливиллой, кажется, открыл перед Сеяном новые и волнующие возможности. До этого он как следует не понимал, как далеко он может пойти. Даже если раньше он лелеял какие-то надежды и амбиции – а этому свидетельств нет, – он, естественно, совершенно не надеялся на успешное их исполнение. Но уже на полпути его интриги с Ливиллой у него должна была мелькнуть мысль о поистине волнующей возможности. Таким способом он мог достичь… Чего? По утверждению историков, ответ прост. Того, о чем говорят его дальнейшие действия. Он провел целую политическую операцию в своих интересах. Пастушья собака погнала и пастуха, и стадо туда, куда захотела. Наступит время, и пастух, опомнившись, спросит себя, куда же он идет. Однако это время еще не настало.

Друз, хотя и понимал ситуацию, был не в состоянии с ней справиться. Его предупреждения, его жалобы, его ссоры не принимались во внимание. Он все больше терял выдержку. Однажды, говорят, он ударил Сеяна. Ударить этруска было делом опасным, даже для римлянина.