Тиберий. Преемник Августа

Однако история Иешуа из Галилеи управлялась принципами, принадлежавшими новому миру, он готов был обратиться ко всему человечеству и возбудить в людях силы, способные ответить на этот призыв. Ибо господин Иуды знал иные тайны, обладал природой и опытом, недоступными господину Сеяна. Кроме того, их конечная цель и непосредственные обязанности также отличались друг от друга. Что касается Иуды, мы храним загадочное молчание. Иуда так и не был прощен. Его преступление тоже было ужасно и неоспоримо. Однако ему было дозволено стать более успешным. Иуде не пришлось состязаться с такими контрзаговорами, которые обошли и превзошли Сеяна, он никогда не был настигнут ураганом мстительности со стороны других, его преступление не оставило столь глубоко проникающего в душу яда, который иссушал сердце и разъедал душу Тиберия. Галилеянин не выказал ни единого признака душевной печали, он познал этот яд, признал его, переработал и уничтожил, наподобие врача, который излечил себя от укуса змеи, приняв противоядие; и он встретил смерть красноречивым молчанием, тревожным обращением к другим, но, в сущности, полностью уверенным в своей принадлежности к миру красоты и живой жизни. Он сообщался с этим миром иным способом. Его внутренние ресурсы не истощились при виде отсутствия гуманности других людей. Его не коснулось их зло. Ему ведом был способ, как нейтрализовать его воздействие на мир и на него самого. Но эти вещи были вне поля зрения Тиберия.

Закат.

Оставалось немногое, лишь смотреть на спокойное море вокруг Капри и на досуге размышлять о будущем. У него не было особенных ожиданий на этот счет. Он видел, что семья постепенно тает, а то, что осталось, не могло внушать больших надежд, и у него их и не было. Однажды он воскликнул: «Пусть небо падет на землю, когда я уйду!» Однако привычка и характер не позволяли ему долго об этом думать. Почти бессознательно перебирал он то, что осталось, расставляя оставшихся членов семьи в нужном порядке.

Своего племянника Клавдия он, кажется, сразу не принимал в расчет. Клавдий был полоумным. Тиберий так же недооценил Клавдия, как некогда Август – самого Тиберия. Судьбой Клавдию было предназначено занять место Цезарей, и он ни в коем случае не был самым слабым или самым плохим из этого дома. Однако предубеждение против него возникло не на пустом месте. Август был отчасти прав, так же частично прав был и Тиберий.

Был также его внук Гемелл, сын Друза. Возможно, что Тиберий предпочел бы его. Он не был ни сильным, ни умным, и более того, его происхождение вызывало подозрения деда. Он родился в те ненавистные и ужасные времена, когда Сеян увивался около Ливиллы. Были вполне небезосновательные сомнения в том, что он окажется на месте, где не сможет справляться со своими обязанностями. С другой стороны, еще более неразумным было бы, окажись он в зависимости от своих соперников. Тиберий пришел к решению, чтобы мальчик сам всего добивался. Или он утонет, или выплывет. Скорее всего, первое. С этим было ясно.

Самым вероятным кандидатом оставался Гай. Он был единственным оставшимся в живых сыном Германика. Если бы враги Тиберия оказались правы, он моментально отослал бы Гая разделить судьбу его матери и братьев. Он этого не сделал, еще раз выказав свое беспристрастие, которое всегда отличало его характер и поступки. Он не любил Гая. Если мальчик и был самым крепким из выживших, он выжил в атмосфере сомнений и подозрительности, где не могло выжить ничто искреннее. С изворотливостью некоего примитивного организма он принял защитную окраску и зарылся в землю. Страшный взгляд старика, зорко подмечавший все окружающее, так и не обнаружил ничего вызывающего опасения в отношении Гая. Эта маленькая змея тщательно пряталась и маскировалась.

Поразительный результат борьбы за выживание, если выжившим оказался – этот! Однако так оно и вышло; и это наилучшим образом доказывает, что цену победы определяет способ состязания. Итак, Гай должен был оказаться плодом всего содеянного. Поразительная странность!

Тиберий составил завещание. Ему было семьдесят шесть лет. Гай и Гемелл должны были совместно стать преемниками. Рим, обуянный чисто романтическими представлениями о том, что Германик принадлежал золотому веку, а теперь его сын вновь вернет золотой век, был счастлив. Таковы помрачительные фантазии людей. Чем в действительности был так хорош Германик? Своей страстью к декоративности, наполнявшей сердца людей искренними предпочтениями внешнего – в сущности, показного – реальному; они всегда предпочитали истинному золоту золото сусальное. Если у философов не было причин оспаривать этот выбор, то моралисты нашли для этого основания.

Макрон наблюдал игру волн в вечернем свете. Завещание Тиберия практически означало, что преемником становится Гай – Гемелла не стоило брать в расчет. Макрон готов был прибрать Гая к рукам. Его жена заботилась о том, чтобы Гай не скучал. Все это полностью одобрял старик.

«Ты прощаешься с закатом, чтобы прислуживать восходящему солнцу», – сказал он. Это была насмешка; но Макрона это не заботило.