Тиберий. Преемник Августа

Поняв, что происходит, какой-то гений среди солдат, а может быть, сам Цедиций — ибо команду должен был дать офицер — приказал трубачам играть скорый марш, как если бы подходил на помощь отряд Аспрены. Хитрость удалась. Узнав сигнал и полагая, что сам Аспрена должен быть поблизости, германцы вернулись к своим и не пытались преследовать покинувших лагерь, а римская колонна вновь собралась и продолжила марш. Прежде чем германцы сообразили, в чем дело, была установлена связь с Кастра-Ветерой, помощь, посланная Аспреной, была и впрямь близко, и колонна римлян благополучно добралась до своих.[20]

Гарнизон Ализо был спасен, а границы Рейна остались неприкосновенными. Жители Галлии могли спокойно спать в своих постелях.

Вар недаром покончил с собой. Потеря провинции Германии была обстоятельством неприятным, но его можно было пережить, однако гибель двадцати тысяч воинов была преступлением, за которое, кроме смертной казни, не было иного наказания. Для Августа удар был вдвойне тяжелым. Все попытки, которые он предпринимал — зачастую против своей воли, — оказались безрезультатными, и к потере, сколь серьезной она ни была, добавился позор. Он, так гордившийся тем, что вернул знамена, утерянные Крассом в сражении при Каррах, сам потерял целых три! У него случился нервный срыв. Ходили слухи, что этот твердый, уверенный в себе человек месяцами не стриг волос и не брил бороду и, ударяясь головой о стену, повторял: «Вар, верни легионы!»… Это были только слухи…[21] Однако у него были все причины воспринимать это именно таким образом. Хуже всего, что он не мог освободиться от чувства вины.

Рим, уставший от иллирийской войны, воспринял все как-то равнодушно. Вряд ли кто обладал собственностью в Германии, а в подобных случаях люди склонны оптимистически относиться к несчастьям других. Август тут же приказал объявить новый набор в войско. Процесс шел очень медленно. Смешанные силы пополнения, включая вышедших в отставку ветеранов и амбициозных вольноотпущенников, спешно направлялись на Рейн.

Положение, однако, спасли стремительность Аспрены и умение Цедиция. Никто не мог даже и предположить, какими были бы последствия, если бы легионы, занятые только что подавленным иллирийским восстанием, не сумели отразить германцев в случае их прорыва через границу на Рейне.[22] Такая вероятность приходила в голову многим, особенно когда тело Вара было расчленено и сожжено германцами и его голова была послана Марободу, который направил ее Августу, приказавшему должным образом захоронить ее в фамильном склепе… Тогда многое зависело от Маробода, а он наотрез отказался действовать заодно с Армииием.

Разумеется, обратились к Тиберию, которого всегда привлекали в случае серьезной опасности. Следующей весной он отправился на Рейн и год провел, наводя порядок на границе, восстанавливая дисциплину и моральный дух армии. Его знали как человека самостоятельного, который сообразовывался со своими суждениями и не зависел от общественного мнения, однако в данном случае он выказал явный интерес к взглядам и позициям других людей. Он воспользовался советами тех, кто жил на границе, воспринял их рекомендации… В других организационных делах ему вряд ли требовались советчики со стороны. Однако эта граница имела особое значение. Он исследовал всю проблему северо-западных границ, и сделанные им заключения, доложенные Августу, станут известны позднее.

На следующий год к нему присоединился Германик, который знакомился со страной и армией, где его отец совершил такую краткую, но головокружительную карьеру и где о действиях его еще помнили. Было что-то пророческое в прибытии сюда Германика именно в этот момент. Он мог быть предназначен судьбой завершить дело, начатое его отцом Друзом. Тиберий провел показательную переправу через Рейн, с целью произвести на племена впечатление римской мощью и, возможно, чтобы ознакомить Германика с условиями страны.

Живое описание Тиберия как военного дошло до нас от этой кампании. Мы видим его лично наблюдающим за транспортными обозами и строго следящим, чтобы в точности выполнялись его приказы, он разжаловал легата легиона за то, что тот выслал солдат охранять его вольноотпущенников во время их охоты, он спит на открытом воздухе, принимает пищу в походных условиях, сидя на земле. Он отдает письменные распоряжения, и офицеры, не вполне понявшие его приказания, приглашаются в его палатку для разъяснения в любое время дня и ночи. Светильник в его палатке горит всю ночь, это значит, он работает. Впрочем, он ведет тот образ жизни, который его предки по линии Клавдиев сочли бы вполне естественным.