Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Полагать, что Август отвергнет Тиберия ради возвращения в Рим непутевого внука, Ливия никак не могла. Уж она-то знала супруга и не должна была усомниться в приоритете для него государственных интересов. Тиберий как полководец и политическая фигура альтернативы в глазах Августа не имел. Сентиментальность Августу была совершенно чужда. Родственные узы никогда не заставляли его забывать о пользе государственной, и в отношении провинившихся родных он был беспощаден. Вспомним об обеих Юлиях. Их жизненный крах совсем не на совести Ливии, а случился по причине собственной глупости, неспособности сдержать или сохранить в допустимых пределах нравственную распущенность. И Ливии ли было не знать, что Агриппу Постума Август сам поставил в один ряд с дочкой и внучкой. Потому не мог быть Агриппа угрозой Тиберию-наследнику.

Но вот после смерти Августа личность Агриппы приобретала новое и явно нежелательное значение. Кровный внук Августа мог по определению стать центром притяжения сил, недружественных, а то и прямо враждебных Тиберию. Ведь и против Августа бывали заговоры, в истреблении одного из них участвовал по воле принцепса и сам молодой Тиберий. Это был урок, который правитель не случайно дал тому, кто мог когда-нибудь и сам оказаться у власти. Тиберий, конечно же, все это прекрасно помнил и знал: коль суждено ему будет возглавить империю, и ему не избежать политических противников, а значит и заговорщиков. Сам по себе ничтожный Агриппа в качестве орудия в чужих руках — опасность немалая. А вот в его отсутствие в чью пользу заговоры составлять? Кто легитимнее Тиберия на Палатине? Нет Агриппы — резко уменьшается опасность заговоров. И Тиберий, и Ливия знали это лучше всех.

Вот потому «первым деянием нового принципата стало убийство Агриппы Постума, с которым, застигнутым врасплох и безоружным, не без тяжелой борьбы справился действовавший со всей решительностью центурион. Об этом деле Тиберий не сказал в сенате ни слова: он создавал видимость, будто так распорядился его отец, предписавший трибуну, приставленному для наблюдения за Агриппой, чтобы тот не замедлил предать его смерти, как только принцепс испустит последнее дыхание. Август, конечно, много и горестно жаловался на нравы этого юноши и добился, чтобы его желание было подтверждено сенатским постановлением; однако никогда не ожесточался он до такой степени, чтобы умертвить кого-либо из членов своей семьи, и маловероятно, чтобы он пошел на убийство внука ради безопасности пасынка. Скорее Тиберий и Ливия — он из страха, она из свойственной мачехам враждебности — постарались убрать внушавшего подозрения и ненавистного юношу. Центуриону, доложившему, согласно воинскому уставу, об исполнении отданного ему приказания, Тиберий ответил, что ничего не приказывал и что отчет о содеянном надлежит предоставить сенату. Узнав об этом, Саллюстий Крисп, который был посвящен в эту тайну (он сам отослал трибуну письменное распоряжение) и боясь оказаться виновным — ведь ему было равно опасно и открыть правду и поддерживать ложь, — убедил Ливию, что не следует распространяться ни о дворцовых тайнах, ни о дружеских совещаниях, ни об услугах воинов и что Тиберий не должен умалять силу принципата, обо всем оповещая сенат: такова природа власти, что отчет имеет смысл только тогда, когда он отдается лишь одному».^{205}

К тому, о чем сообщает Тацит, близки и сведения Светония: «Кончину Августа он держал в тайне до тех пор, пока не был умерщвлен молодой Агриппа. Его убил приставленный к нему для охраны войсковой трибун, получив об этом письменный приказ. Неизвестно было, оставил ли этот приказ умирающий Август, чтобы после его смерти не было повода для смуты, или от имени Августа продиктовала Ливия, с ведома или без ведома Тиберия. Сам Тиберий, когда трибун доложил ему, что приказ исполнен, заявил, что такого приказа он не давал и что тот должен держать ответ перед сенатом. Конечно, он просто хотел избежать на первое время общей ненависти, а вскоре дело было замято и забыто».^{206}

Оба великих римских историка излагают события очень схоже. Потому фактическая канва случившейся трагедии очевидна. Что до трактовки — ни Тацит, ни Светоний прямо Тиберия не обвиняют, указывая скорее на Ливию. Тиберий, впрочем, здесь также выглядит скверно и симпатий поведение его никак не может вызвать. Наиболее интересным местом представляется предметный урок поведения правителя, данный Саллюстием Криспом Тиберию. Саллюстий пребывал в Риме при дворе Августа должно быть дольше Тиберия и потому лучше знал, как должен себя держать властитель в сложившейся трагической ситуации. Правитель империи ни перед кем не должен отчитываться. Отчетность по любому поводу перед сенатом — умаление принципата, а значит единоличной власти. Отчет в полном соответствии с природой власти дается только одному лицу — тому, кто правит государством.