Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Речь эта, дошедшая до нас в изложении Тацита, производит впечатление глубоко продуманной, хотя и была как бы импровизацией. Приписав самым злостным мятежникам намерение убить Агриппину и маленького Гая, какового у тех и близко не было и быть не могло, Германик умело настроил против них солдатскую массу. Напомнив былые мятежи легионов в римской истории, Германик указал воинам на свои родовые корни, что было не лишним. Но главное, и солдаты это понимали, те мятежные солдаты не понесли наказания, а в случае мятежа при Августе и добились удовлетворения своих требований. Справедлив был и упрек I легиону. Он ведь был в особом долгу перед Тиберием, ибо являлся легионом возрождённым. I легион, его исторический предшественник погиб в 9 г. в трагической битве в Тевтобургском лесу, будучи полностью истреблен германцами вместе с двумя другими легионами бездарного Квинтилия Вара. Вновь сформированный I легион получил свои знамена из рук Тиберия и под его командованием сражался на Рейне и за Рейном против полчищ германцев. Подчеркнутое именование Тиберия «отцом» давало воинам окончательно понять, что их полководец непоколебимо верен законному правителю империи, чтит его и не допустит никаких изменнических действий против него.

Речь Германика, бывшая, скорее всего, тщательно продуманным экспромтом, внесла наконец-то решительный перелом в настроения воинов. Теперь в подавляющем большинстве своем они были намеренны не бунтовать, но вырвать с корнем свое мятежное прошлое. А тех, кто подбил их к попранию воинской дисциплины, осознавшие пагубность прошедшего воины сами вознамерились самым беспощадным образом покарать. Прозвучала в обращениях раскаявшихся бунтовщиков и трогательная просьба к Германику о возвращении в лагерь его супруги и маленького сына. Гай, любовно-шутливо именуемый воинами Калигулой-Сапожком, воспринимался ими как «свой питомец». Не зря появится впоследствии стишок о нем:

«В лагере был он рожден, под отцовским оружием вырос:
Это ль не знак, что ему высшая власть суждена?»

На деле Гай родился близ Рима в городке Анции, но воины так к нему привыкли и полюбили, что искренне считали его рожденным в лагере.

Сына в воинский стан Германик пообещал вернуть. Что до Агриппины, то он напомнил всем о приближающихся у нее родах. А вот касательно виновников мятежа, то здесь полководец великодушно предоставил воинам самим расправиться с теми, кто своими призывами взбудоражил легионы и толкнул заблудших соратников на преступный бунт.

Расправа над зачинателями мятежа носила откровенно варварский характер самодурства.^{277} Обвиняемых, связанных, по одному выводили на помост. Трибун указывал на него строю легионеров с обнаженными мечами. Если строй молчал — значит, обвиняемого следовало немедленно отпустить, но если раздавался крик массы легионеров, то обвиняемый признавался виновным, его сталкивали с помоста и сразу убивали.

Дабы происходящее не выглядело совсем уж вопиющим беззаконием, каковым оно и было на самом деле, на судилище присутствовал командующий I легионом Гай Центроний, олицетворявший как бы законность и порядок. Германик же скромно держался в сторонке, изображая полное неведение о происходящем на его глазах.

Разумеется, среди жертв этого судебного действа были и реальные зачинщики, и наиболее рьяные мятежники, но было и множество случайных людей, чем-то вооруженной толпе, пусть и стоящей строем, не понравившихся. Короче, множество непопулярных в войске людей получили то, чего они, скорее всего в действительности не заслуживали.^{278} В случае массового самосуда таковых всегда большинство.

Германик допустил все это, считая мятежников своими врагами, поскольку они подвигали его на государственную измену. Не вмешиваясь прямо в расправу, он своеобразно предвосхитил будущего великого римского императора Марка Аврелия (161-180 гг.), о коем историк Вулканий Галликан сказал, что он никогда не приказывал убивать своих врагов, но никогда не мешал тому, чтобы их убивали.^{279}

«Очищение кровью» положило конец мятежу в I и XX легионах. Если сравнить действия Друза и Германика при подавлении армейских бунтов, то они заметно разнятся. Друз казнил действительных главных зачинщиков — Перцения и Вибулена. Германик же позволил совершить множество убийств, среди жертв которых наверняка было немало ни в чем не повинных людей. Правда, мятеж на Рейне был более яростным и жестоким, нежели на Дунае.

В V и XXI легионах мятеж был подавлен легатом Авлом Цециной. К решительным действиям его подвиг Германик, отправив грозное письмо, извещавшее до сих пор не успокоившиеся легионы, что он с большим войском выступает на Нижний Рейн и, если до его прибытия с зачинщиками мятежа не будет покончено, то всех бунтовщиков ждет поголовная расправа.