Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Итак, все процессы, где так или иначе звучали зловещие слова «оскорбления величия», с 15 по 22 гг. за редким исключением трагического финала не имели. Более того, Тиберий всемерно старался число таких обвинений уменьшить и не проявлял ни малейшей жестокости. Казнь Клутория Приска — целиком дело рук сената. Тиберий в эти дни отсутствовал. Расправа над неудачливым стихотворцем принцепсу явно не понравилась, и он немедленно внёс предложение, чтобы ни один смертный приговор не был исполнен без предусмотренного законом промежутка времени, когда таковой может быть оспорен и пересмотрен. Должно быть, вина Приска казалась Тиберию ничтожной. Она была, к примеру, много меньше, нежели то, что совершил Энний. Кроме того, также угодничество сената могло показаться принцепсу не лишенным затаённого желания первому лицу империи навредить в общественном мнении. Казнил сенат, но вину во мнении народном легко было возложить на Тиберия. Дескать, требует он такого угодничества. Потому не лишено оснований предположение, что столь ретивое угодничество было на самом деле сарказмом.^{476} С этой точки зрения, совершенно разумным был и поступок Тиберия в отношении Луция Энния. Поди отличи, где раболепие из низости, а где из подлости.

Жизни лишились также двое приверженцев халдейской магии. Но здесь, с точки зрения защиты исконно римских традиций, и, учитывая восприятие тогдашним обществом разного рода мистических деяний, расправа соответствовала общественным настроением и в вину Тиберию никогда не ставилась. Таким образом, в этот период можно говорить лишь о двух жертвах закона об оскорблении величия в Риме. Это Либон, покончивший жизнь самоубийством, и Клуторий Приск. Про одного Тиберий сказал, что помиловал бы его, если бы он сам не свёл счёты с жизнью. К казни второго он вообще не имел отношения. Напомним, что в случае с Ли-боном речь всё же шла о реальном заговоре, пусть и много в связи с ним так и остаётся неясным. Потому представляется справедливым разделить мнение о том, что Тиберий за первую треть царствования (14-23 гг.) ни разу не прибегал к каким-либо формам политического террора. Более того, он неоднократно осаживал доносителей и не позволял открывать судебные процессы по lex Iulia de maiestate.^{477} Тиберий — блестящий полководец, не очень-то привыкший к хитросплетениям римской политики, стал императором в силу необходимости, но не в результате внутренней потребности реализовать себя в качестве властителя. Есть мнение, что он был несчастным императором, поскольку не чувствовал в себе призвания к этой роли.^{478} Ведь он всю жизнь был солдатом, а не царедворцем. Потому справедливо предположить, что в первые годы правления он надеялся управлять, опираясь на уважение, но не на страх.^{479} Действительно, начало правления Тиберия прошло достойным образом, безо всякого намёка на возможный тиранический поворот. Результаты процессов или же попыток таковые организовать по закону об оскорблении величия говорят сами за себя. Тиберий прислушался к мудрому совету Августа не обращать внимание на злословие. Наверное, это соответствовало и его собственным убеждениям тех лет. Светоний добросовестно зафиксировал эти черты правления наследника Августа: «…И непочтительность и злословие, и оскорбительные о нём стишки он переносил терпеливо и стойко, с гордостью заявляя, что в свободном государстве должны быть свободны и мысли и язык. Однажды сенат потребовал от него следствия о таких преступлениях и преступниках, он ответил «У нас слишком мало свободного времени, чтобы ввязываться в эти бесчисленные дела. Если вы откроете эту отдушину, вам уже не придется заниматься ничем другим, все по такому поводу потащат к вам дрязги». Сохранилась и такая речь его в сенате, вполне достойная гражданина: «Если кто неладно обо мне отзовётся, я постараюсь разъяснить ему все мои слова и дела; если же он будет упорствовать, я отвечу ему взаимной неприязнью».^{480}