Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Представлять, однако, жизнь Тиберия на Капрее исключительно через призму старческого разврата было бы несправедливо. Дела государственные он отнюдь не забросил и со своего острова достаточно зорко следил за всем, происходящим в Риме, и за новостями, приходящими из провинций всей необъятной Римской империи. Еще в начале своего пребывания на Капрее Тиберий немедленно отреагировал на случившиеся народные бедствия. В 27 г. в Фиденах близ Рима рухнул амфитеатр, где происходили гладиаторские бои. Жертвами этой невиданной катастрофы стало около пятидесяти тысяч человек.^{577} Вскоре же случилось новое бедствие: выгорел весь густонаселенный холм Целий. Бедствия эти немедленно повлекли слухи, что вызваны они гневом богов за отьезд принцепса из Рима. Слухи эти Тиберий быстро пресёк раздачей денег в размере понесённых каждым убытков. Именно с Капреи Тиберий умело пресёк финансовый кризис, потрясший Римскую империю в начале тридцатых годов.^{578} Таковы были достойные деяния Тиберия на Капрее. Но, увы, продолжалось и даже усиливалось его противостояние с партией Агриппины.

Наступивший 28 г. ознаменовался очередным процессом, жертвой которого стал человек, близкий к Агриппине. Это был всадник Титий Сабин, бывший клиент Германика, «единственный из стольких его клиентов, он не перестал оказывать внимания его супруге и детям, посещая их дом и сопровождая их в общественных местах, за что порядочные люди его хвалили и уважали, а бесчестные ненавидели.^{579} Ни в чем противоправном Сабин не мог быть обвинен. Открытое выражение симпатии к семье своего покойного патрона отнюдь не означало поддержку им властолюбивых амбиций вдовы Германика. Но для тех, кто желал выслужиться перед властью, изобличив опаснейшего заговорщика, да ещё и одного из самых близких к семье Агриппины людей, Титий Сабин выглядел идеальным объектом для провокации. Само действие закона об оскорблении величия неизбежно порождало доносительство. А для доносов метод провокации — естественное подспорье. Гнусное, но, увы, эффективное! И вот четверо бывших преторов: Луканий Лациар, Порций Катон, Петилий Рур и Марк Опсий, мечтавшие получить консульства, решили добиться своей цели, погубив Сабина. Им удалось заручиться поддержкой Сеяна. Для префекта изобличение очередного «заговора» против императора служило ещё одним доказательством его преданности и бдительности, укреплявшим его исключительное положение. Потому Сеян оказал квартету провокаторов всю необходимую поддержку.

Главным провокатором выступил Луканий Лациар, лично знакомый с Титием Сабином. Похоже, клиент Германика и друг Агриппины и её детей был человеком простодушным и недалёким. Он легко поддался речам Лациара и дал заманить себя в ловушку. Лациар начал с восхваления добродетелей самого Сабина, чем немедленно расположил его к себе. Затем перешел к сочувствию Агриппине, не забыв произнести хвалу её покойному мужу. Злосчастный Титий настолько доверился подлому Луканию, что сам уже повел крамольные речи, резко осуждая Сеяна, его жестокость, надменность и непомерные притязания. Наконец, он перешел к упрекам самому Тиберию. Плод созрел. Провокаторы переходят к главному действу изобличения «врага Цезаря». Сабин, как бы случайно встреченный на улице Лациаром, приглашается к нему в дом, где уже в чердачном помещении укрылись трое провокаторов, готовых засвидетельствовать крамольные речи друга семьи Агриппины. Провокация полностью удалась. Несчастный Сабин наговорил даже больше, чем сами провокаторы ожидали. Донос последовал незамедлительно, причём сами доносчики не постеснялись изложить при этом все подробности добывания компромата. То ли от торжествующего наглого бесстыдства, то ли для пущей убедительности.

Подробности доноса остались неизвестны, но сам Тиберий в своем послании сенату по делу Сабина обвинял его в том, что тот подкупил нескольких вольнотпущенников с целью произвести покушение на принцепса. Не исключено, что вдохновленный речами Лациара, Сабин в запале мог и возыметь подобные намерения и даже попытаться их осуществить.

Сабин был немедленно присужден сенатом к смерти и сразу по вынесению приговора казнён. Казнь не остановил даже праздничный день — 1 января. Никогда ранее казни в такой день не назначались. 1 января полагалось приносить обеты богам, совершать жертвоприношения, воздерживаться от дурных поступков и даже — от нечестивых слов. Рим был в тревоге и страхе. Все сочли, что Тиберий намеренно поступил с такой отталкивающей жестокостью. Ждали новых бед.