Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Тем временем в самом лагере легионов беспорядки начали принимать опасный характер. Мятежные легионеры даже вознамерились внести свои поправки в структуру войска. Сначала они надумали свести все три легиона в один. Но эта идея не нашла общей поддержки, ибо каждый легион желал, чтобы объединенное таким образом войско носило именно его название. Тогда они просто составили вместе знамена легионов и значки когорт, а рядом стали возводить новое специальное возвышение — трибунал. С трибунала военачальник обращался к войску. Возводя такое сооружение, воины прямо как бы заявляли Квинту Юнию Блезу, что он им боле не начальник. Дерзость вопиющая. Блез, застав легионеров за этим занятием, не растерялся, а пустил в ход все свое красноречие, дабы побудить прекратить мятежные действия. «Уж лучше омочите руки в моей крови: убить легата — меньшее преступление, чем изменить императору; или целый и невредимый я удержу легионы верными долгу или, погибнув, подтолкну вас моей смертью к раскаянию!»^{252}

Красноречие Блеза, в конце концов, подействовало на воинов, и они приняли предложение легата назначить уполномоченных и дать им соответствующий наказ. По желанию самих легионеров уполномоченным был единодушно избран молодой трибун, сын самого Блеза. Наказ же ему дали предельно простой: он должен по поручению легионов добиваться ограничения срока службы шестнадцатью годами, а прочие требования решено было огласить после удовлетворения этого.

Сын Блеза отправился в Рим, а в легионах наступило временное затишье, поскольку мятежники убедились, «что отправив сына легата ходатаем за общее дело, они угрозами и насилием добились того, чего не добились бы смиренными просьбами».^{253}

Легат переоценил кажущееся успокоение легионеров и попытался восстановить в войсках должный порядок. Для начала следовало покончить с грабежами и Блез приказал наказывать плетьми и заключением в темницу тех, кто был захвачен с награбленным. Но эта справедливая суровость вновь взбудоражила солдатскую массу. К несчастью, выдвинулся еще один мятежный предводитель, некто Вибулен, подобно Перцению рядовой легионер. Но если Перцений призывал к мятежу, озвучивая вполне здравые и выполнимые требования, действительно отражавшие чаяния римских воинов, то Вибулен направил волнения в сторону кровавой расправы с командирами. Неизвестно, был ли он некогда актером, но роль свою гнусную сыграл отменно.

Перед возбужденной, мятущейся толпой Вибулен обвинил самого Блеза в беззаконном убийстве своего родного брата. Брата этого у Вибулена отродясь не было, так что при всем желании не мог Блез повелеть убить его. Но дерзкий мятежник был столь красноречив, столь убедителен в своих талантливо изображенных страданиях, что мятеж немедленно стал принимать крайние формы, становясь «бунтом бессмысленным и беспощадным». Блезу, правда, удалось убедительно опровергнуть измышленные обвинения Вибулена. Этим он спас свою жизнь, но не остановил мятеж. Кровь все же пролилась — был убит ненавистный легионерам центурион Луцилий по прозвищу «Подай другую!» Многие трибуны и центурионы в страхе разбежались, а их имущество было разграблено мятежниками. Наконец потерявшие благоразумие легионеры едва не начали сражение между собой. VIII и XV легионы уже готовились вступить в бой, но братоубийственное кровопролитие удалось остановить благодаря твердости и решимости воинов IX легиона. Они сохранили все же представления о воинском долге и верности римским традициям.

Тиберий, узнав о случившемся после прибытия сына Блеза в Рим, немедленно отреагировал на мятеж легионов. В Паннонию он тут же направил своего родного сына Друза и с ним ряд высших сановников государства. Среди них были такие люди, как префект преторианских когорт Луций Элий Сеян и отец его Страбон. Две преторианские когорты, усиленные сверх обычного отборными воинами, сопровождали Друза и его свиту. К ним присоединили также значительную часть преторианской конницы и даже лучших из воинов-германцев, служивших в личной охране самого императора.

Многоопытные Страбон и Сеян должны были помогать недостаточно искушенному Друзу и его крайне непростой миссии и на деле руководить всем. Самому сыну Тиберий не дал прямых указаний, но предоставил ему и его советникам действовать по обстановке. В сложившемся положении это было разумное решение. Власть не могла немедленно идти на уступки, ибо это могло иметь самые непредсказуемые последствия из-за такой демонстрации слабости верхов империи. С другой стороны, предъявленные требования не выходили за пределы разумного, и потому их следовало изучить и действовать сообразно сложившейся на месте обстановке.