Тибетская экспедиция СС. Правда о тайном немецком проекте

Они остались довольны, так как нуждаются в поддержке. Когда на следующий вечер мы сели все вместе и стали беседовать о будущем, Пеней заверяет нас, что мы можем порезать их всех на куски, но они будут стоять за нас горой, пока жив хотя бы один из шерпасов. Барасахиб[74] может быть в них уверен. Канче — это не только одна из высочайших гор в данной стране, а еще олицетворение демона, который является божеством и злодеем одновременно, все зависит от того, пребывает ли он в хорошем или плохом настроении. Он этого зависит, страдают или процветают люди. От этого зависел и исход нашей экспедиции. Туземцы полагают, что Канче является сторожем-великаном. Его голова находится на Эвересте, тело — в Канченджанги, а ноги протянулись по Силигури в индийской долине. Во время муссонных дождей этот внушающий ужас великан спит, мягко устроившись на облаках. Горе тому человеку, который по недоумию или по неосторожности разбудит его. Тогда небо разверзается, горы неистовствуют, град уничтожает урожай, а все результаты летних трудов крестьян смывает паводками. Поэтому ламы постоянно молятся. Они во всевозможных формах превозносят Канче. Они пытаются приглушить его ужасную музыку в горах и на равнинах, делая все возможное, чтобы задобрить великана.

Ламы делают это неделями напролет. День и ночь звучат трубы, а глухой звук барабанов несется от одиноких монастырей по долинам. Монашеская жизнь достигает своего апогея в большом храме в Гангтоке. Повсюду идет подготовка, чтобы достойно встретить божество страны. В середине августа великий настоятель Пемаянгцзе в сопровождении 50 лам появляется в Гангтоке, чтобы по древнему обычаю самому командовать праздником.

Говорят, что древние великие ламы неделями не знали сна, так как выполняли задание, которое состояло в том, чтобы умирить Махакалу,[75] гордого защитника «южных перевалов», и всемогущего Канченджанги, чтобы те изгнали страшных демонов муссонных дождей и спустились к людям в день полнолуния, и во время парада победоносных бойцов приняли человеческое почтение и поклонение.

Ламой был первый махараджа Сиккима, который после захвата власти в стране ввел в ней буддизм. Он умолял оба этих всемогущих божества дать ему благословение и раз в году спускаться из своих ледяных дворцов и являть народу свое всевластие. С этого времени раз в году, в начале осени, в Сиккиме происходит «военный танец богов». Богов изображают не ламы, а лучшие молодые бойцы из числа сиккимской знати.

В канун большого праздника я находился в доме одного высокопоставленного сиккимского кхаси,[76] личного секретаря Его Величества махараджи, Раи Сахиб Таши Дадула. «Видите, — сказал хозяин дома, — «Сикким, по сути, является частью Тибета. Даже если бы наше культурные развитие было предопределено только географическим положением, то мы все равно гордились бы этим фактом».

«Прекрасно, — отвечаю я ему, — но Сикким граничит не только с Тибетом. Значительная доля населения — это выходцы из Непала, которые иммигрировали в окрестности Дарджи-линга в прошлом столетии из Катманду и принесли с собой индуистскую веру. Кроме этого, вряд ли подлежит сомнению тот факт, что на юге просторные долины граничат с Бенгалией. Кроме этого, имеются коммерсанты-мауари, торговцы из Пенджаба, а также нельзя недооценивать влияние Бутана, который находится на востоке. Я уж не говорю о загнанных в джунгли лепчасах, коренном населении Сиккима. Даже такой примитивный народ, как лепчасы с их темными суевериями, все еще сохраняли следы древнейшей культуры».